author
stringclasses 188
values | title
stringlengths 0
2.43k
| poem_text
stringlengths 33
3.83k
| accentuation
stringlengths 36
4.26k
|
|---|---|---|---|
Владислав Ходасевич | Вечер | Под ногами скользь и хруст.
Ветер дунул, снег пошёл.
Боже мой, какая грусть!
Господи, какая боль!
Тяжек Твой подлунный мир,
Да и Ты немилосерд.
И к чему такая ширь,
Если есть на свете смерть?
И никто не объяснит,
Отчего на склоне лет
Хочется ещё бродить,
Верить, коченеть и петь. | Под нога́ми ско́льзь и хру́ст.
Ве́тер ду́нул, сне́г пошё́л.
Бо́же мо́й, кака́я гру́сть!
Го́споди, кака́я бо́ль!
Тя́жек Тво́й подлу́нный ми́р,
Да́ и Ты́ немилосе́рд.
И к чему́ така́я ши́рь,
Е́сли е́сть на све́те сме́рть?
И никто́ не объясни́т,
Отчего́ на скло́не ле́т
Хо́чется ещё́ броди́ть,
Ве́рить, кочене́ть и пе́ть. |
Владислав Ходасевич | Порок и смерть | Порок и смерть! Какой соблазн горит
И сколько нег вздыхает в слове малом!
Пророк и смерть язвят единым жалом,
И только тот их язвы убежит,
Кто тайное хранит на сердце слово -
Утешный ключ от бытия иного. | Поро́к и сме́рть! Како́й собла́зн гори́т
И ско́лько не́г вздыха́ет в сло́ве ма́лом!
Проро́к и сме́рть язвя́т еди́ным жа́лом,
И то́лько то́т их я́звы убежи́т,
Кто та́йное храни́т на се́рдце сло́во -
Уте́шный клю́ч от бытия́ ино́го. |
Владислав Ходасевич | * * * | Старым снам затерян сонник.
Все равно - сбылись иль нет.
Ночью сядь на подоконник -
Посмотри на тусклый свет.
Ничего, что так туманны
Небеса и времена:
Угадай-ка постоянный
Вид из нашего окна.
Вспомни все, что так недавно
Веселило сердце нам;
Невский вдаль уходит плавно,
Небо клонится к домам;
Смотрит серый, вековечный
Купол храма в купол звёзд,
И на нём - шестиконечный,
Нам сейчас незримый крест. | Ста́рым сна́м зате́рян со́нник.
Все́ равно́ - сбыли́сь иль не́т.
Но́чью ся́дь на подоко́нник -
Посмотри́ на ту́склый све́т.
Ничего́, что та́к тума́нны
Небеса́ и времена́:
Угада́й-ка постоя́нный
Ви́д из на́шего окна́.
Вспо́мни все́, что та́к неда́вно
Весели́ло се́рдце на́м;
Не́вский вда́ль ухо́дит пла́вно,
Не́бо кло́нится к дома́м;
Смо́трит се́рый, вѐкове́чный
Ку́пол хра́ма в ку́пол звё́зд,
И на нё́м - шестиконе́чный,
На́м сейча́с незри́мый кре́ст. |
Владислав Ходасевич | * * * | Не верю в красоту земную
И здешней правды не хочу.
И ту, которую целую,
Простому счастью не учу.
По нежной плоти человечьей
Мой нож проводит алый жгут:
Пусть мной целованные плечи
Опять крылами прорастут. | Не ве́рю в красоту́ земну́ю
И зде́шней пра́вды не хочу́.
И ту́, кото́рую целу́ю,
Просто́му сча́стью не учу́.
По не́жной пло́ти челове́чьей
Мой но́ж прово́дит а́лый жгу́т:
Пусть мно́й цело́ванные пле́чи
Опя́ть крыла́ми прорасту́т. |
Владислав Ходасевич | Улика | Была туманной и безвестной,
Мерцала в лунной вышине,
Но воплощённой и телесной
Теперь являться стала мне.
И вот - среди беседы чинной
Я вдруг с растерянным лицом
Снимаю волос, тонкий, длинный,
Забытый на плече моем.
Тут гость из-за стакана чаю
Хитро косится на меня.
А я смотрю и понимаю,
Тихонько ложечкой звеня:
Блажен, кто завлечён мечтою
В безвыходный, дремучий сон
И там внезапно сам собою
В нездешнем счастье уличен. | Была́ тума́нной и безве́стной,
Мерца́ла в лу́нной вышине́,
Но воплощё́нной и теле́сной
Тепе́рь явля́ться ста́ла мне́.
И во́т - среди́ бесе́ды чи́нной
Я вдру́г с расте́рянным лицо́м
Снима́ю во́лос, то́нкий, дли́нный,
Забы́тый на плече́ мое́м.
Тут го́сть из-за стака́на ча́ю
Хитро́ коси́тся на меня́.
А я́ смотрю́ и понима́ю,
Тихо́нько ло́жечкой звеня́:
Блаже́н, кто завлечё́н мечто́ю
В безвы́ходный, дрему́чий со́н
И та́м внеза́пно са́м собо́ю
В незде́шнем сча́стье уличе́н. |
Владислав Ходасевич | * * * | Большие флаги над эстрадой,
Сидят пожарные, трубя.
Закрой глаза и падай, падай,
Как навзничь - в самого себя.
День, раздражённый трубным рёвом,
Небес раздвинутую синь
Заворожи единым словом,
Одним движеньем отодвинь.
И, закатив глаза под веки,
Движенье крови затая,
Вдохни минувший сумрак некий,
Утробный сумрак бытия.
Как всадник на горбах верблюда,
Назад в истоме откачнись,
Замри - или умри отсюда,
В давно забытое родись.
И с обновлённою отрадой,
Как бы мираж в пустыне сей,
Увидишь флаги над эстрадой,
Услышишь трубы трубачей. | Больши́е фла́ги над эстра́дой,
Сидя́т пожа́рные, трубя́.
Закро́й глаза́ и па́дай, па́дай,
Как на́взничь - в са́мого себя́.
День, раздражё́нный тру́бным рё́вом,
Небе́с раздви́нутую си́нь
Заворожи́ еди́ным сло́вом,
Одни́м движе́ньем отодви́нь.
И, закати́в глаза́ под ве́ки,
Движе́нье кро́ви затая́,
Вдохни́ мину́вший су́мрак не́кий,
Утро́бный су́мрак бытия́.
Как вса́дник на горба́х верблю́да,
Наза́д в исто́ме откачни́сь,
Замри́ - или умри́ отсю́да,
В давно́ забы́тое роди́сь.
И с обновлё́нною отра́дой,
Как бы мира́ж в пусты́не се́й,
Уви́дишь фла́ги над эстра́дой,
Услы́шишь тру́бы трубаче́й. |
Владислав Ходасевич | * * * | Опять во тьме. У наших ног
Простёртых тел укромный шорох,
Неясный крик, несмелый вздох
И затаённый страх во взорах.
Опять сошлись. Для ласк и слёз,
Для ласк и слёз - увы, не скрытых!
Кто чашу скорбную вознёс,
Бокал томлений неизбытых?
Кто опрокинул надо мной
Полночных мук беззвёздный купол,
И в этот кубок чьей рукой
Подлит отравы малый скурпул?
Ужели бешеная злость
И мне свой уксус терпкий бросит?
И снова согнутая трость
Его к устам, дрожа, подносит?
Увы, друзья, не отойду!
Средь ваших ласк - увы, не скрытых -
Ещё покорней припаду
К бокалу болей неизбытых...
Пылай, печальное вино!
Приму тебя, как знак заветный,
Когда в туманное окно
Заглянет сумрак предрассветный. | Опя́ть во тьме́. У на́ших но́г
Простё́ртых те́л укро́мный шо́рох,
Нея́сный кри́к, несме́лый вздо́х
И затаё́нный стра́х во взо́рах.
Опя́ть сошли́сь. Для ла́ск и слё́з,
Для ла́ск и слё́з - увы́, не скры́тых!
Кто ча́шу ско́рбную вознё́с,
Бока́л томле́ний неизбы́тых?
Кто опроки́нул на́до мно́й
Полно́чных му́к беззвё́здный ку́пол,
И в э́тот ку́бок чье́й руко́й
Подли́т отра́вы ма́лый ску́рпул?
Уже́ли бе́шеная зло́сть
И мне́ свой у́ксус те́рпкий бро́сит?
И сно́ва со́гнутая тро́сть
Его́ к уста́м, дрожа́, подно́сит?
Увы́, друзья́, не отойду́!
Средь ва́ших ла́ск - увы́, не скры́тых -
Ещё́ поко́рней припаду́
К бока́лу бо́лей неизбы́тых...
Пыла́й, печа́льное вино́!
Приму́ тебя́, как зна́к заве́тный,
Когда́ в тума́нное окно́
Загля́нет су́мрак предрассве́тный. |
Владислав Ходасевич | * * * | Ни жить, ни петь почти не стоит:
В непрочной грубости живём.
Портной тачает, плотник строит:
Швы расползутся, рухнет дом.
И лишь порой сквозь это тленье
Вдруг умилённо слышу я
В нём заключённое биенье
Совсем иного бытия.
Так, провождая жизни скуку,
Любовно женщина кладёт
Свою взволнованную руку
На грузно пухнущий живот. | Ни жи́ть, ни пе́ть почти́ не сто́ит:
В непро́чной гру́бости живё́м.
Портно́й тача́ет, пло́тник стро́ит:
Швы расползу́тся, ру́хнет до́м.
И ли́шь поро́й сквозь э́то тле́нье
Вдруг умилё́нно слы́шу я́
В нём заключё́нное бие́нье
Совсе́м ино́го бытия́.
Так, провожда́я жи́зни ску́ку,
Любо́вно же́нщина кладё́т
Свою́ взволно́ванную ру́ку
На гру́зно пу́хнущий живо́т. |
Владислав Ходасевич | * * * | Слепая мудрость сердца! Что ты значишь?
На что ты можешь дать ответ?
Сама томишься, пленница и плачешь:
Тебе самой исхода нет.
Рождённая от опыта земного,
Бессильная пред злобой дня,
Сама себя ты уязвить готова,
Как скорпион в кольце огня. | Слепа́я му́дрость се́рдца! Что́ ты зна́чишь?
На что́ ты мо́жешь да́ть отве́т?
Сама́ томи́шься, пле́нница и пла́чешь:
Тебе́ само́й исхо́да не́т.
Рождё́нная от о́пыта земно́го,
Бесси́льная пред зло́бой дня́,
Сама́ себя́ ты уязви́ть гото́ва,
Как скорпио́н в кольце́ огня́. |
Владислав Ходасевич | * * * | Слышать я вас не могу.
Не подступайте ко мне.
Волком бы лечь на снегу!
Дыбом бы шерсть на спине!
Белый оскаленный клык
В небо ощерить и взвыть -
Так, чтобы этот язык
Зубом насквозь прокусить...
Впрочем, объявят тогда,
Что исписался уж я,
Эти вот все господа:
Критики, дамы, друзья. | Слы́шать я ва́с не могу́.
Не подступа́йте ко мне́.
Во́лком бы ле́чь на снегу́!
Ды́бом бы ше́рсть на спине́!
Бе́лый оска́ленный клы́к
В не́бо още́рить и взвы́ть -
Та́к, чтобы э́тот язы́к
Зу́бом наскво́зь прокуси́ть...
Впро́чем, объя́вят тогда́,
Что́ исписа́лся уж я́,
Э́ти вот все́ господа́:
Кри́тики, да́мы, друзья́. |
Владислав Ходасевич | Невеста | Напрасно проросла трава
На темени земного ада:
Природа косная мертва
Для проницательного взгляда.
Не знаю выси я творца,
Но знаю я своё мученье
И дерзкой волею певца
Приемлю дерзкое решенье.
Смотри, Молчальник, и суди:
Мертва лежит отроковица,
Но я коснусь её груди -
И, вставши, в зеркало глядится.
Мной воскрешённую красу
Беру, как ношу дорогую, -
К престолу Твоему несу
Мою невесту молодую.
Разгладь насупленную бровь,
Воззри на чистое созданье,
Даруй нам вечную любовь
И непорочное слиянье!
А если с высоты Твоей
На чудо нет благословенья -
Да будет карою моей
Сплошная смерть без воскресенья. | Напра́сно проросла́ трава́
На те́мени земно́го а́да:
Приро́да ко́сная мертва́
Для проница́тельного взгля́да.
Не зна́ю вы́си я́ творца́,
Но зна́ю я́ своё́ муче́нье
И де́рзкой во́лею певца́
Прие́млю де́рзкое реше́нье.
Смотри́, Молча́льник, и суди́:
Мертва́ лежи́т отрокови́ца,
Но я́ косну́сь её́ груди́ -
И, вста́вши, в зе́ркало гляди́тся.
Мной воскрешё́нную красу́
Беру́, как но́шу дорогу́ю, -
К престо́лу Твоему́ несу́
Мою́ неве́сту молоду́ю.
Разгла́дь насу́пленную бро́вь,
Воззри́ на чи́стое созда́нье,
Дару́й нам ве́чную любо́вь
И нѐпоро́чное слия́нье!
А е́сли с высоты́ Твое́й
На чу́до не́т благослове́нья -
Да бу́дет ка́рою мое́й
Сплошна́я сме́рть без воскресе́нья. |
Владислав Ходасевич | Слепой | Палкой щупая дорогу,
Бродит наугад слепой,
Осторожно ставит ногу
И бормочет сам с собой.
А на бельмах у слепого
Целый мир отображён:
Дом, лужок, забор, корова,
Клочья неба голубого -
Всё, чего не видит он. | Па́лкой щу́пая доро́гу,
Бро́дит науга́д слепо́й,
Осторо́жно ста́вит но́гу
И бормо́чет са́м с собо́й.
А на бе́льмах у слепо́го
Це́лый ми́р отображё́н:
До́м, лужо́к, забо́р, коро́ва,
Кло́чья не́ба голубо́го -
Всё́, чего́ не ви́дит о́н. |
Владислав Ходасевич | Кузина | Когда, безгромно вспыхнув, молния
Как птица глянет с вышины
Я затаённей и безмолвнее
Целую руки Тишины.
Когда серебряными перьями
Блеснёт в глаза, пахнет в лицо,
Над ослеплёнными деревьями
Взметнёт зелёное кольцо, -
Я вспоминаю: мне обещаны -
Последний, примирённый день,
И в небе огненные трещины,
И озарённая сирень.
И мнится: сердце выжжет молния,
Развеет боль, сотрёт вины, -
И все покорней, все безмолвнее
Целую руки Тишины. | Когда́, безгро́мно вспы́хнув, мо́лния
Как пти́ца гля́нет с вышины́
Я затаё́нней и безмо́лвнее
Целу́ю ру́ки Тишины́.
Когда́ сере́бряными пе́рьями
Блеснё́т в глаза́, пахне́т в лицо́,
Над ослеплё́нными дере́вьями
Взметнё́т зелё́ное кольцо́, -
Я вспомина́ю: мне́ обе́щаны -
После́дний, примирё́нный де́нь,
И в не́бе о́гненные тре́щины,
И озарё́нная сире́нь.
И мни́тся: се́рдце вы́жжет мо́лния,
Разве́ет бо́ль, сотрё́т вины́, -
И все́ поко́рней, все́ безмо́лвнее
Целу́ю ру́ки Тишины́. |
Владислав Ходасевич | * * * | Вдруг из-за туч озолотило
И столик, и холодный чай.
Помедли, зимнее светило,
За чёрный лес не упадай!
Дай посиять в румяном блеске,
Прилежным поскрипеть пером.
Живёт в его проворном треске
Весь вздох о бытии моем.
Трепещущим, колючим током
С раздвоенного острия
Бежит - и на листе широком
Отображаюсь... нет, не я:
Лишь угловатая кривая,
Минутный профиль тех высот,
Где, восходя и ниспадая,
Мой дух страдает и живёт. | Вдруг из-за ту́ч озолоти́ло
И сто́лик, и холо́дный ча́й.
Поме́дли, зи́мнее свети́ло,
За чё́рный ле́с не упада́й!
Дай посия́ть в румя́ном бле́ске,
Приле́жным поскрипе́ть перо́м.
Живё́т в его́ прово́рном тре́ске
Весь вздо́х о бытии́ мое́м.
Трепе́щущим, колю́чим то́ком
С раздво́енного острия́
Бежи́т - и на листе́ широ́ком
Отобража́юсь... не́т, не я́:
Лишь углова́тая крива́я,
Мину́тный про́филь те́х высо́т,
Где, восходя́ и ниспада́я,
Мой ду́х страда́ет и живё́т. |
Владислав Ходасевич | У моря | Сидит в табачных магазинах,
Погряз в простом житьё-бытье
И отражается в витринах
Широкополым канотье.
Как муха на бумаге липкой,
Он в нашем времени дрожит
И даже вежливой улыбкой
Лицо нездешнее косит.
Он очень беден, но опрятен,
И перед выходом на пляж
Для выведенья разных пятен
Употребляет карандаш.
Он все забыл. Как мул с поклажей,
Слоняется по нашим дням,
Порой просматривает даже
Столбцы газетных телеграмм,
За кружкой пива созерцает,
Как пляшут барышни фокстрот, -
И разом вдруг ослабевает,
Как сердце в нём захолонёт.
О чем? Забыл. Непостижимо,
Как можно жить в тоске такой!
Он вскакивает. Мимо, мимо,
Под ветер, на берег морской!
Колышется его просторный
Пиджак - и, подавляя стон,
Под европейской ночью чёрной
Заламывает руки он. | Сиди́т в таба́чных магази́нах,
Погря́з в просто́м житьё́ - бытье́
И отража́ется в витри́нах
Широкопо́лым канотье́.
Как му́ха на бума́ге ли́пкой,
Он в на́шем вре́мени дрожи́т
И да́же ве́жливой улы́бкой
Лицо́ незде́шнее коси́т.
Он о́чень бе́ден, но опря́тен,
И пе́ред вы́ходом на пля́ж
Для выведе́нья ра́зных пя́тен
Употребля́ет каранда́ш.
Он все́ забы́л. Как му́л с покла́жей,
Слоня́ется по на́шим дня́м,
Поро́й просма́тривает да́же
Столбцы́ газе́тных телегра́мм,
За кру́жкой пи́ва созерца́ет,
Как пля́шут ба́рышни фокстро́т, -
И ра́зом вдру́г ослабева́ет,
Как се́рдце в нё́м захолонё́т.
О че́м? Забы́л. Непостижи́мо,
Как мо́жно жи́ть в тоске́ тако́й!
Он вска́кивает. Ми́мо, ми́мо,
Под ве́тер, на́ берег морско́й!
Колы́шется его́ просто́рный
Пиджа́к - и, подавля́я сто́н,
Под европе́йской но́чью чё́рной
Зала́мывает ру́ки о́н. |
Владислав Ходасевич | У моря | Пустился в море с рыбаками.
Весь день на палубе лежал,
Молчал - и жёлтыми зубами
Мундштук прокуренный кусал.
Качало. Было все немило:
И ветер, и небес простор,
Где мачта шаткая чертила
Петлистый, правильный узор.
Под вечер буря налетела.
О, как скучал под бурей он,
Когда гремело, и свистело,
И застилало небосклон!
Увы, он слушал не впервые,
Как у изломанных снастей
Молились рыбаки Марии,
Заступнице, Звезде Морей!
И не впервые, не впервые
Он людям говорил из тьмы:
"Мария тут иль не Мария -
Не бойтесь, не потонем мы".
Под утро, дымкою повитый,
По усмирившимся волнам
Поплыл баркас полуразбитый
К родным песчаным берегам.
Встречали женщины толпою
Отцов, мужей и сыновей.
Он миновал их стороною,
Угрюмой поступью своей
Шёл в гору, подставляя спину
Струям холодного дождя,
И на счастливую картину
Не обернулся уходя. | Пусти́лся в мо́ре с рыбака́ми.
Весь де́нь на па́лубе лежа́л,
Молча́л - и жё́лтыми зуба́ми
Мундшту́к проку́ренный куса́л.
Кача́ло. Бы́ло все́ неми́ло:
И ве́тер, и небе́с просто́р,
Где ма́чта ша́ткая черти́ла
Петли́стый, пра́вильный узо́р.
Под ве́чер бу́ря налете́ла.
О, ка́к скуча́л под бу́рей о́н,
Когда́ греме́ло, и свисте́ло,
И застила́ло нѐбоскло́н!
Увы́, он слу́шал не впервы́е,
Как у изло́манных снасте́й
Моли́лись рыбаки́ Мари́и,
Засту́пнице, Звезде́ Море́й!
И не впервы́е, не впервы́е
Он лю́дям говори́л из тьмы́:
" Мари́я ту́т иль не Мари́я -
Не бо́йтесь, не пото́нем мы́ ".
Под у́тро, ды́мкою пови́тый,
По усмири́вшимся волна́м
Поплы́л барка́с полуразби́тый
К родны́м песча́ным берега́м.
Встреча́ли же́нщины толпо́ю
Отцо́в, муже́й и сынове́й.
Он минова́л их стороно́ю,
Угрю́мой по́ступью свое́й
Шёл в го́ру, подставля́я спи́ну
Струя́м холо́дного дождя́,
И на счастли́вую карти́ну
Не оберну́лся уходя́. |
Владислав Ходасевич | * * * | Было на улице полутемно.
Стукнуло где-то под крышей окно.
Свет промелькнул, занавеска взвилась,
Быстрая тень со стены сорвалась -
Счастлив, кто падает вниз головой:
Мир для него хоть на миг - а иной. | Бы́ло на у́лице полутемно́.
Сту́кнуло где́-то под кры́шей окно́.
Све́т промелькну́л, занаве́ска взвила́сь,
Бы́страя те́нь со стены́ сорвала́сь -
Сча́стлив, кто па́дает вни́з голово́й:
Ми́р для него́ хоть на ми́г - а ино́й. |
Владислав Ходасевич | Кузина | Выходи, вставай, звезда,
Выгибай дугу над прудом!
Вмиг рассечена вода
Неуклонным изумрудом.
Ты, взнесённая свеча,
Тонким жалом небо лижешь,
Вкруг зелёного меча
Водяные кольца движешь.
Ты вольна! Ведь только страсть
Неизменно цепи множит!
Если вздумаешь упасть,
Удержать тебя кто сможет?
Лишь мгновенная струя
Вспыхнет болью расставанья.
В этот миг успею ль я
Прошептать мои желанья? | Выходи́, встава́й, звезда́,
Выгиба́й дугу́ над пру́дом!
Вми́г рассечена́ вода́
Нѐукло́нным изумру́дом.
Ты́, взнесё́нная свеча́,
То́нким жа́лом не́бо ли́жешь,
Вкру́г зелё́ного меча́
Водяны́е ко́льца дви́жешь.
Ты́ вольна́! Ведь то́лько стра́сть
Неизме́нно це́пи мно́жит!
Е́сли взду́маешь упа́сть,
Удержа́ть тебя́ кто смо́жет?
Ли́шь мгнове́нная струя́
Вспы́хнет бо́лью расстава́нья.
В э́тот ми́г успе́ю ль я́
Прошепта́ть мои́ жела́нья? |
Владислав Ходасевич | Она (Стихи о кузине) | Как неуверенна - невинна
Её замедленная речь!
И поцелуи у жасмина!
И милая покатость плеч!
Над взором ласковым и нежным
Легко очерченная бровь, -
И вот опять стихом небрежным
Поэт приветствует любовь! | Как нѐуве́ренна - неви́нна
Её́ заме́дленная ре́чь!
И поцелу́и у жасми́на!
И ми́лая пока́тость пле́ч!
Над взо́ром ла́сковым и не́жным
Легко́ оче́рченная бро́вь, -
И во́т опя́ть стихо́м небре́жным
Поэ́т приве́тствует любо́вь! |
Владислав Ходасевич | Сонет | Лоб -
Мел.
Бел
Гроб.
Спел
Поп.
Сноп
Стрел -
День
Свят!
Склеп
Слеп.
Тень -
В ад! | Ло́б -
Ме́л.
Бе́л
Гро́б.
Спе́л
По́п.
Сно́п
Стре́л -
Де́нь
Свя́т!
Скле́п
Сле́п.
Те́нь -
В а́д! |
Владислав Ходасевич | Веселье | Полузабытая отрада,
Ночной попойки благодать:
Хлебнёшь - и ничего не надо,
Хлебнёшь - и хочется опять.
И жизнь перед нетрезвым взглядом
Глубоко так обнажена,
Как эта гибкая спина
У женщины, сидящей рядом.
Я вижу тонкого хребта
Перебегающие звенья,
К ним припадаю на мгновенье -
И пудра мне пылит уста.
Смеётся лёгкое созданье,
А мне отрадно сочетать
Неутешительное знанье
С блаженством ничего не знать. | Полузабы́тая отра́да,
Ночно́й попо́йки благода́ть:
Хлебнё́шь - и ничего́ не на́до,
Хлебнё́шь - и хо́чется опя́ть.
И жи́знь перед нетре́звым взгля́дом
Глубо́ко та́к обнажена́,
Как э́та ги́бкая спина́
У же́нщины, сидя́щей ря́дом.
Я ви́жу то́нкого хребта́
Перебега́ющие зве́нья,
К ним припада́ю на мгнове́нье -
И пу́дра мне́ пыли́т уста́.
Смеё́тся лё́гкое созда́нье,
А мне́ отра́дно сочета́ть
Неутеши́тельное зна́нье
С блаже́нством ничего́ не зна́ть. |
Владислав Ходасевич | Я | Когда меня пред божий суд
На чёрных дрогах повезут,
Смутятся нищие сердца
При виде моего лица.
Оно их тайно восхитит
И страх завистливый родит.
Отстав от шествия, тайком,
Воображаясь мертвецом,
Тогда пред стёклами витрин
Из вас, быть может, не один
Украдкой так же сложит рот,
И нос тихонько задерёт,
И глаз полуприщурит свой,
Чтоб видеть, как закрыт другой.
Но свет (иль сумрак?) тайный тот
На чудака не снизойдёт.
Не отразит румяный лик,
Чем я ужасен и велик:
Ни почивающих теней
На вещей бледности моей,
Ни беспощадного огня,
Который уж лизнул меня.
Последнюю мою примету
Чужому не отдам лицу...
Не подражайте ж мертвецу,
Как подражаете поэту. | Когда́ меня́ пред бо́жий су́д
На чё́рных дро́гах повезу́т,
Смутя́тся ни́щие сердца́
При ви́де моего́ лица́.
Оно́ их та́йно восхити́т
И стра́х зави́стливый роди́т.
Отста́в от ше́ствия, тайко́м,
Вообража́ясь мертвецо́м,
Тогда́ пред стё́клами витри́н
Из ва́с, быть мо́жет, не оди́н
Укра́дкой та́к же сло́жит ро́т,
И но́с тихо́нько задерё́т,
И гла́з полуприщу́рит сво́й,
Чтоб ви́деть, ка́к закры́т друго́й.
Но све́т (иль су́мрак? ) та́йный то́т
На чудака́ не снизойдё́т.
Не отрази́т румя́ный ли́к,
Чем я́ ужа́сен и вели́к:
Ни почива́ющих тене́й
На ве́щей бле́дности мое́й,
Ни беспоща́дного огня́,
Кото́рый у́ж лизну́л меня́.
После́днюю мою́ приме́ту
Чужо́му не отда́м лицу́...
Не подража́йте ж мертвецу́,
Как подража́ете поэ́ту. |
Владислав Ходасевич | * * * | Я угасну... Я угасну...
Всё равно... Умру, уйду.
Я скитаюсь здесь напрасно.
Путь далёк мне. Я пойду.
Небо низко. Ветер злобен.
Травы вялы. Пал туман.
Призрак счастья тускл и дробен.
Жизнь - томительный обман.
Вы - останьтесь. Вам за мною
Не идти. Туман - глубок.
Я уйду, закроюсь мглою...
Путь неведом и далёк... | Я́ уга́сну... Я́ уга́сну...
Всё́ равно́... Умру́, уйду́.
Я́ скита́юсь зде́сь напра́сно.
Пу́ть далё́к мне. Я́ пойду́.
Не́бо ни́зко. Ве́тер зло́бен.
Тра́вы вя́лы. Па́л тума́н.
При́зрак сча́стья ту́скл и дро́бен.
Жи́знь - томи́тельный обма́н.
Вы́ - оста́ньтесь. Ва́м за мно́ю
Не идти́. Тума́н - глубо́к.
Я́ уйду́, закро́юсь мгло́ю...
Пу́ть неве́дом и далё́к... |
Владислав Ходасевич | * * * | Что-то нужно. Что-то нужно...
Я не знаю - что.
В темноте прижаться дружно?
Нет, не то, не то.
Знаю, там, за тесным кругом,
Что-то ждёт меня.
Дух мой, дух мой, будь мне другом,
Дай огня, огня!
Где мы? Где мы? Мрак горячий
Мне спалил лицо...
Я ль, бессильный, я ль, незрячий,
Разомкну кольцо.
Я стою, во мраке скован.
Разорвите мглу!..
Я упал к своим оковам
На сыром полу. | Что́-то ну́жно. Что́-то ну́жно...
Я́ не зна́ю - что́.
В темноте́ прижа́ться дру́жно?
Не́т, не то́, не то́.
Зна́ю, та́м, за те́сным кру́гом,
Что́-то ждё́т меня́.
Ду́х мой, ду́х мой, бу́дь мне дру́гом,
Да́й огня́, огня́!
Где́ мы? Где́ мы? Мра́к горя́чий
Мне́ спали́л лицо́...
Я́ ль, бесси́льный, я́ ль, незря́чий,
Разомкну́ кольцо́.
Я́ стою́, во мра́ке ско́ван.
Разорви́те мглу́!..
Я́ упа́л к свои́м око́вам
На сыро́м полу́. |
Владислав Ходасевич | * * * | Схватил я дымный факел мой,
Бежал по городу бездумно,
И искры огненной струёй
За мною сыпались бесшумно.
Мелькал по тёмным площадям,
Стучал по звонким серым плитам,
Бежал к далёким фонарям,
Струистым отсветом повитым.
И я дробил глухую тишь,
И в уши мне врывался ветер.
Ты, город чёрный, мертво спишь,
А я живу - последний вечер.
Бегу туда, за твой предел,
К пустым полям и к чахлым травам,
Где мглистый воздух онемел
Под лунным отблеском кровавым.
Я всколыхну речной покой,
С разбега прыгну в глубь немую,
Сомкнутся волны надо мной,
И факел мой потушат струи.
И тихо факел поплывёт,
Холодный, чёрный, обгорелый...
Его волна к земле прибьёт,
Его омоет пеной белой... | Схвати́л я ды́мный фа́кел мо́й,
Бежа́л по го́роду безду́мно,
И и́скры о́гненной струё́й
За мно́ю сы́пались бесшу́мно.
Мелька́л по тё́мным площадя́м,
Стуча́л по зво́нким се́рым пли́там,
Бежа́л к далё́ким фонаря́м,
Струи́стым о́тсветом пови́тым.
И я́ дроби́л глуху́ю ти́шь,
И в у́ши мне́ врыва́лся ве́тер.
Ты, го́род чё́рный, ме́ртво спи́шь,
А я́ живу́ - после́дний ве́чер.
Бегу́ туда́, за тво́й преде́л,
К пусты́м поля́м и к ча́хлым тра́вам,
Где мгли́стый во́здух онеме́л
Под лу́нным о́тблеском крова́вым.
Я всколыхну́ речно́й поко́й,
С разбе́га пры́гну в глу́бь нему́ю,
Сомкну́тся во́лны на́до мно́й,
И фа́кел мо́й поту́шат стру́и.
И ти́хо фа́кел поплывё́т,
Холо́дный, чё́рный, обгоре́лый...
Его́ волна́ к земле́ прибьё́т,
Его́ омо́ет пе́ной бе́лой... |
Владислав Ходасевич | Бал | Я шёл по скользкому паркету,
Вдыхал искусственность духов,
Искал "её". Вон ту? Вот эту?
Не знаю. Думал, что цветов!
Искал - её. Хотел - желанья.
Ненужной ласки. Новизны.
Быть может - муки ожиданья?
Не знаю сам. То были сны.
Я так устал, все были близки
И так доступны. Я устал.
Мои желанья были низки?
Не знаю. Пусть. Ведь это - бал. | Я шё́л по ско́льзкому парке́ту,
Вдыха́л иску́сственность духо́в,
Иска́л "её́". Вон ту́? Вот э́ту?
Не зна́ю. Ду́мал, что́ цвето́в!
Иска́л - её́. Хоте́л - жела́нья.
Нену́жной ла́ски. Новизны́.
Быть мо́жет - му́ки ожида́нья?
Не зна́ю са́м. То бы́ли сны́.
Я та́к уста́л, все бы́ли бли́зки
И та́к досту́пны. Я́ уста́л.
Мои́ жела́нья бы́ли ни́зки?
Не зна́ю. Пу́сть. Ведь э́то - ба́л. |
Владислав Ходасевич | Проклятый | Проклятый кем-то, взрос я в зыбях
Мечты не знающей души.
В моих глазах, свинцово-рыбьих,
Залёг туман речной глуши.
Смотрю без радости и гнева,
Не вижу я добра и зла,
Не слышу стройного напева,
Не ведаю - где свет, где мгла.
Когда смотрю в чужие очи, -
Боюсь огня сверкнувших дум...
И я бегу к покрову ночи...
Испуганный, дрожит мой ум. | Прокля́тый ке́м-то, взро́с я в зыбях
Мечты́ не зна́ющей души́.
В мои́х глаза́х, свинцо́во - ры́бьих,
Залё́г тума́н речно́й глуши́.
Смотрю́ без ра́дости и гне́ва,
Не ви́жу я́ добра́ и зла́,
Не слы́шу стро́йного напе́ва,
Не ве́даю - где све́т, где мгла́.
Когда́ смотрю́ в чужи́е о́чи, -
Бою́сь огня́ сверкну́вших ду́м...
И я́ бегу́ к покро́ву но́чи...
Испу́ганный, дрожи́т мой у́м. |
Владислав Ходасевич | Осенние сумерки | На город упали туманы
Холодною белой фатой...
Возникли немые обманы
Далёкой, чужой чередой...
Как улиц ущелья глубоки!
Как сдвинулись стены тесней!
Во мгле - потускневшие строки
Бегущих за дымкой огней.
Огни наливаются кровью,
Мигают, как чьи-то глаза!..
...Я замкнут здесь... С злобой, с любовью.
Ушли навсегда небеса. | На го́род упа́ли тума́ны
Холо́дною бе́лой фато́й...
Возни́кли немы́е обма́ны
Далё́кой, чужо́й чередо́й...
Как у́лиц уще́лья глубо́ки!
Как сдви́нулись сте́ны тесне́й!
Во мгле́ - потускне́вшие стро́ки
Бегу́щих за ды́мкой огне́й.
Огни́ налива́ются кро́вью,
Мига́ют, как чьи́-то глаза́!..
... Я за́мкнут здесь... С зло́бой, с любо́вью.
Ушли́ навсегда́ небеса́. |
Владислав Ходасевич | Воспоминание (Стихи о кузине) | Все помню: день, и час, и миг,
И хрупкой чаши звон хрустальный,
И тёмный сад, и лунный лик,
И в нашем доме топот бальный.
Мы подошли из темноты
И в окна светлые следили:
Четыре пёстрые черты -
Шеренги ровные кадрили...
У освещённого окна
Темнея тонким силуэтом,
Ты, поцелуем смущена,
Счастливым медлила ответом.
И вдруг - ты помнишь? - блеск и гром,
И крупный ливень, чаще, чаще,
И мы таимся под окном,
А поцелуи - глубже, слаще...
А после - бегство в темноту,
Я за тобой, хранитель зоркий;
Мгновенный ветер на лету
Взметнул кисейные оборки.
Летим домой, быстрей, быстрей,
И двери хлопают со звоном.
В блестящей зале, средь гостей,
Немножко странно и светло нам...
Стоишь с улыбкой на устах,
С приветом ласково-жеманным,
И только капли в волосах
Горят созвездием нежданным. | Все по́мню: де́нь, и ча́с, и ми́г,
И хру́пкой ча́ши зво́н хруста́льный,
И тё́мный са́д, и лу́нный ли́к,
И в на́шем до́ме то́пот ба́льный.
Мы подошли́ из темноты́
И в о́кна све́тлые следи́ли:
Четы́ре пё́стрые черты́ -
Шере́нги ро́вные кадри́ли...
У освещё́нного окна́
Темне́я то́нким силуэ́том,
Ты, поцелу́ем смущена́,
Счастли́вым ме́длила отве́том.
И вдру́г - ты по́мнишь? - бле́ск и гро́м,
И кру́пный ли́вень, ча́ще, ча́ще,
И мы́ таи́мся под окно́м,
А поцелу́и - глу́бже, сла́ще...
А по́сле - бе́гство в темноту́,
Я за тобо́й, храни́тель зо́ркий;
Мгнове́нный ве́тер на лету́
Взметну́л кисе́йные обо́рки.
Лети́м домо́й, быстре́й, быстре́й,
И две́ри хло́пают со зво́ном.
В блестя́щей за́ле, сре́дь госте́й,
Немно́жко стра́нно и светло́ нам...
Стои́шь с улы́бкой на уста́х,
С приве́том ла́сково - жема́нным,
И то́лько ка́пли в волоса́х
Горя́т созве́здием нежда́нным. |
Владислав Ходасевич | Поздно | Я задумался. Очнулся.
Колокольный звон!
В церковь, к свечкам, к тёмным ликам
Грустно манит он.
Поздно, поздно. В церкви пусто.
То последний звон.
Сердцу хочется больного,
Сердцу внятен стон.
Слишком поздно. Свечи гаснут.
Кто всегда - один,
Тот забыл, что в церкви - радость,
Он - как блудный сын.
Я хочу назад вернуться,
На колени пасть!
Боже, Боже! Дом Твой кроток, -
Надо мною - власть!
Я в тюрьме своих исканий.
Призраки плывут,
И грозят, и манят, манят,
Паутину ткут!
Слишком поздно. В тёмной бездне
Я ослеп и сгнил...
Будет стыдно выйти к свету -
И не хватит сил. | Я́ заду́мался. Очну́лся.
Колоко́льный зво́н!
В це́рковь, к све́чкам, к тё́мным ли́кам
Гру́стно ма́нит о́н.
По́здно, по́здно. В це́ркви пу́сто.
То́ после́дний зво́н.
Се́рдцу хо́чется больно́го,
Се́рдцу вня́тен сто́н.
Сли́шком по́здно. Све́чи га́снут.
Кто́ всегда́ - оди́н,
То́т забы́л, что в це́ркви - ра́дость,
О́н - как блу́дный сы́н.
Я́ хочу́ наза́д верну́ться,
На коле́ни па́сть!
Бо́же, Бо́же! До́м Твой кро́ток, -
На́до мно́ю - вла́сть!
Я́ в тюрьме́ свои́х иска́ний.
При́зраки плыву́т,
И грозя́т, и ма́нят, ма́нят,
Паути́ну тку́т!
Сли́шком по́здно. В тё́мной бе́здне
Я́ осле́п и сгни́л...
Бу́дет сты́дно вы́йти к све́ту -
И не хва́тит си́л. |
Владислав Ходасевич | Обман | Может быть, играет Дьявол
Страшную игру,
Учит вере: "Здесь побуду
И потом умру".
Шепчет смутно бледным, слабым,
Что не им - искать,
Что лишь маска жизни - правда,
И на ней - печать.
Этот шёпот - в свисте ветра,
В шелесте ветвей...
Он трусливых заставляет
Дверь закрыть плотней,
Укрываться за стенами
В мертвенный покой
И забыть, что там, за дверью, -
Неизбежный бой.
Каждый слабый рано ль, поздно ль,
Иль в ином миру
Крикнет: "Горе. Я обманут!
За обман - умру". | Мо́жет бы́ть, игра́ет Дья́вол
Стра́шную игру́,
У́чит ве́ре: " Зде́сь побу́ду
И пото́м умру́ ".
Ше́пчет сму́тно бле́дным, сла́бым,
Что́ не и́м - иска́ть,
Что́ лишь ма́ска жи́зни - пра́вда,
И на не́й - печа́ть.
Э́тот шё́пот - в сви́сте ве́тра,
В ше́лесте ветве́й...
О́н трусли́вых заставля́ет
Две́рь закры́ть плотне́й,
Укрыва́ться за стена́ми
В ме́ртвенный поко́й
И забы́ть, что та́м, за две́рью, -
Неизбе́жный бо́й.
Ка́ждый сла́бый ра́но ль, по́здно ль,
И́ль в ино́м миру́
Кри́кнет: " Го́ре. Я́ обма́нут!
За обма́н - умру́ ". |
Владислав Ходасевич | Звезде | Пусть стены круты, башни стройны
И ослепительны огни;
Пусть льют потоки крови войны;
Пусть переменны наши дни;
Пускай кипят, звенят, трепещут,
Грохочут гулко города;
Пусть время неумолчно плещет, -
Ты надо всем горишь, звезда!
Прости мне, свет иной основы,
Неизменяемых начал, -
Что я тебя в борьбе суровой
Так безрассудно забывал. | Пусть сте́ны круты, ба́шни стро́йны
И ослепи́тельны огни́;
Пусть лью́т пото́ки кро́ви во́йны;
Пусть переме́нны на́ши дни́;
Пуска́й кипя́т, звеня́т, трепе́щут,
Грохо́чут гу́лко города́;
Пусть вре́мя неумо́лчно пле́щет, -
Ты на́до все́м гори́шь, звезда́!
Прости́ мне, све́т ино́й осно́вы,
Неизменя́емых нача́л, -
Что я́ тебя́ в борьбе́ суро́вой
Так безрассу́дно забыва́л. |
Владислав Ходасевич | Мариночке | Я стройна и красива. Ты знаешь?
Как люблю я себя целовать!
Как люблю я, когда ты ласкаешь,
Обольщаться собой и мечтать!
И мечтать, и сплетать вереницы
Так неясно несущихся грёз...
Я - царица, и я - в колеснице...
Я - в дремотности дышащих роз...
Милый, милый! Как странно красиво...
Я в свою красоту влюблена!
Я люблю тебя много, но лживо:
От себя, от себя я пьяна!
Как прекрасно и ласково тело!
Эту ласку тебе отдаю.
Не отгонишь... Целую я смело...
Как тебя... Как себя я люблю... | Я стройна́ и краси́ва. Ты зна́ешь?
Как люблю́ я себя́ целова́ть!
Как люблю́ я, когда́ ты ласка́ешь,
Обольща́ться собо́й и мечта́ть!
И мечта́ть, и сплета́ть верени́цы
Так нея́сно несу́щихся грё́з...
Я - цари́ца, и я́ - в колесни́це...
Я - в дремо́тности ды́шащих ро́з...
Милый, ми́лый! Как стра́нно краси́во...
Я в свою́ красоту́ влюблена́!
Я люблю́ тебя мно́го, но лжи́во:
От себя́, от себя́ я пьяна́!
Как прекра́сно и ла́сково те́ло!
Эту ла́ску тебе́ отдаю́.
Не отго́нишь... Целу́ю я сме́ло...
Как тебя́... Как себя́ я люблю́... |
Владислав Ходасевич | Достижение | На небе сбираются тучи,
Зловещий смыкается круг.
Ты замер, о ветер летучий,
Мой вечный, единственный друг.
Я скован. Я замкнут. Уж поздно.
Равнина сокрылась из глаз;
И молнии вспыхнули грозно,
И факел последний погас.
Один я... Темно и бездольно.
Лишь молний прерывистый свет
Мне в душу врывается больно...
Кричу... Только громы в ответ.
Мне жутко в пустыне бездонной,
Мне страшно с нездешними встреч.
Ложусь, до конца измождённый,
И звякает щит мой о меч. | На не́бе сбира́ются ту́чи,
Злове́щий смыка́ется кру́г.
Ты за́мер, о ве́тер лету́чий,
Мой ве́чный, еди́нственный дру́г.
Я ско́ван. Я за́мкнут. Уж по́здно.
Равни́на сокры́лась из гла́з;
И мо́лнии вспы́хнули гро́зно,
И фа́кел после́дний пога́с.
Оди́н я... Темно́ и бездо́льно.
Лишь мо́лний преры́вистый све́т
Мне в ду́шу врыва́ется бо́льно...
Кричу́... Только гро́мы в отве́т.
Мне жу́тко в пусты́не бездо́нной,
Мне стра́шно с незде́шними встре́ч.
Ложу́сь, до конца́ измождё́нный,
И звя́кает щи́т мой о ме́ч. |
Владислав Ходасевич | * * * | И снова голос нежный,
И снова тишина,
И гладь равнины снежной
За стёклами окна.
Часы стучат так мерно,
Так ровен плеск стихов.
И счастье снова верно,
И больше нет грехов.
Я бросил их: я дома, -
Не манит путь назад.
Здесь все душе знакомо...
Я нежно, грустно рад.
Мои неясны грёзы,
Я только тихо нов...
Закат рассыпал розы
По савану снегов. | И сно́ва го́лос не́жный,
И сно́ва тишина́,
И гла́дь равни́ны сне́жной
За стё́клами окна́.
Часы́ стуча́т так ме́рно,
Так ро́вен пле́ск стихо́в.
И сча́стье сно́ва ве́рно,
И бо́льше не́т грехо́в.
Я бро́сил и́х: я до́ма, -
Не ма́нит пу́ть наза́д.
Здесь все́ душе́ знако́мо...
Я не́жно, гру́стно ра́д.
Мои́ нея́сны грё́зы,
Я то́лько ти́хо но́в...
Зака́т рассы́пал ро́зы
По са́вану снего́в. |
Владислав Ходасевич | Ангелы | Близкие, нежные тени...
Знаю - вы дети зыбей...
Сонмище тихих видений...
Пойте же, пойте - скорей!
Пойте желанную песню.
Смерть и Рожденье - всегда.
Тише! Нежней! Бестелесней!
Стужа? Журчанье. Вода.
Песни прощаний, привета,
Ангелы светлых лучей!
Крыльями сердце согрето.
Пойте же, пойте - скорей! | Бли́зкие, не́жные те́ни...
Зна́ю - вы де́ти зыбе́й...
Со́нмище ти́хих виде́ний...
По́йте же, по́йте - скоре́й!
По́йте жела́нную пе́сню.
Сме́рть и Рожде́нье - всегда́.
Ти́ше! Нежне́й! Бестеле́сней!
Сту́жа? Журча́нье. Вода́.
Пе́сни проща́ний, приве́та,
А́нгелы све́тлых луче́й!
Кры́льями се́рдце согре́то.
По́йте же, по́йте - скоре́й! |
Владислав Ходасевич | Вновь | Я плачу вновь. Осенний вечер.
И, может быть, - Печаль близка.
На сердце снова белый саван
Надела бледная рука.
Как тяжело, как больно, горько!
Опять пойдут навстречу дни...
Опять душа в бездонном мраке
Завидит красные огни.
И будет долго, долго слышен
Во мгле последний - скорбный плач.
Я жду, я жду. Ко мне во мраке
Идёт невидимый палач. | Я пла́чу вно́вь. Осе́нний ве́чер.
И, мо́жет бы́ть, - Печа́ль близка́.
На се́рдце сно́ва бе́лый са́ван
Наде́ла бле́дная рука́.
Как тяжело́, как бо́льно, го́рько!
Опя́ть пойду́т навстре́чу дни́...
Опя́ть душа́ в бездо́нном мра́ке
Зави́дит кра́сные огни́.
И бу́дет до́лго, до́лго слы́шен
Во мгле́ после́дний - ско́рбный пла́ч.
Я жду́, я жду́. Ко мне́ во мра́ке
Идё́т неви́димый пала́ч. |
Владислав Ходасевич | Отшельник | Горьки думы о земном,
О потерянном Великом.
Робко шепчут об ином
Три свечи пред тёмным ликом.
Смутно плачет о больном
Безотрадный вой метели.
Навсегда забыться сном
В тишине безмолвных келий.
За решётчатым окном
Занесённый снегом ельник.
О спасении земном
Помолюсь и я, отшельник. | Го́рьки ду́мы о земно́м,
О поте́рянном Вели́ком.
Ро́бко ше́пчут об ино́м
Три́ свечи́ пред тё́мным ли́ком.
Сму́тно пла́чет о больно́м
Безотра́дный во́й мете́ли.
Навсегда́ забы́ться сно́м
В тишине́ безмо́лвных ке́лий.
За решё́тчатым окно́м
Занесё́нный сне́гом е́льник.
О спасе́нии земно́м
Помолю́сь и я́, отше́льник. |
Владислав Ходасевич | Счастье | Солнце! Солнце! Огнь палящий!
Солнце! Ярый кат небес!
Ты опустишь меч разящий,
Взрежешь облачность завес.
Но не воплем, но не плачем
Встречу огненный удар.
Что мы знаем? Что мы значим?
Я, незрячий, сед и стар.
На колени! Прочь, корона!
Упадай, порфира, с плеч!
О, губящий! Я без стона
Принимаю тяжкий меч.
Пред народом, умилённый,
Первым пал последний царь!..
Над главою убелённой
Меч взнесён. Я жду. Ударь! | Со́лнце! Со́лнце! О́гнь паля́щий!
Со́лнце! Я́рый ка́т небе́с!
Ты́ опу́стишь ме́ч разя́щий,
Взре́жешь о́блачность заве́с.
Но не во́плем, но не пла́чем
Встре́чу о́гненный уда́р.
Что́ мы зна́ем? Что́ мы зна́чим?
Я́, незря́чий, се́д и ста́р.
На коле́ни! Про́чь, коро́на!
Упада́й, порфи́ра, с пле́ч!
О́, губя́щий! Я́ без сто́на
Принима́ю тя́жкий ме́ч.
Пред наро́дом, умилё́нный,
Пе́рвым па́л после́дний ца́рь!..
Над главо́ю убелё́нной
Ме́ч взнесё́н. Я жду́. Уда́рь! |
Владислав Ходасевич | * * * | Если сердце захочет плакать,
Я заплачу - и буду рад.
Будет сладко, и будет грустно:
Знаю - близок возможный брат.
Слезы горьки, но небо чисто.
Кто-то скорбный пришёл ко мне,
Скорбный, бледный, но вечно милый.
Мы виновны в одной вине.
Мы виновны в грехе рожденья,
Мы нарушили тишину,
Мы попрали молчанье Смерти,
Мы стонали в земном плену.
Если сердце захочет плакать,
Я заплачу - и буду рад.
Будут наши страданья чисты:
Тайну знаю лишь я - да брат. | Если се́рдце захо́чет пла́кать,
Я запла́чу - и бу́ду ра́д.
Будет сла́дко, и бу́дет гру́стно:
Знаю - бли́зок возмо́жный бра́т.
Слезы го́рьки, но не́бо чи́сто.
Кто-то ско́рбный пришё́л ко мне́,
Скорбный, бле́дный, но ве́чно ми́лый.
Мы вино́вны в одно́й вине́.
Мы вино́вны в грехе́ рожде́нья,
Мы нару́шили тишину́,
Мы попра́ли молча́нье Сме́рти,
Мы стона́ли в земно́м плену́.
Если се́рдце захо́чет пла́кать,
Я запла́чу - и бу́ду ра́д.
Будут на́ши страда́нья чи́сты:
Тайну зна́ю лишь я́ - да бра́т. |
Владислав Ходасевич | У людей | О, как мне скучно, скучно, скучно!
Как неустанна суета!
Как всё вокруг спешит докучно
И бредит сонная мечта.
Как будто кто-то, грозный, тёмный,
Крылами навевает жар...
В провалах мысли исступлённой
Горит невидимый пожар.
Я не хочу сгорать незримо!
Незримый жар стократ страшней,
Чем тот, что мчит неугасимо
Безумства блещущих огней...
О нет, спасите! К краю кубка
Припасть устами... Пью! Моё!..
Опять измена!.. Уксус, губка -
И ненавистное копье!.. | О, ка́к мне ску́чно, ску́чно, ску́чно!
Как неуста́нна суета́!
Как всё́ вокру́г спеши́т доку́чно
И бре́дит со́нная мечта́.
Как бу́дто кто́-то, гро́зный, тё́мный,
Крыла́ми навева́ет жа́р...
В прова́лах мы́сли исступлё́нной
Гори́т неви́димый пожа́р.
Я не хочу́ сгора́ть незри́мо!
Незри́мый жа́р стокра́т страшне́й,
Чем то́т, что мчи́т неугаси́мо
Безу́мства бле́щущих огне́й...
О не́т, спаси́те! К кра́ю ку́бка
Припа́сть уста́ми... Пью́! Моё́!..
Опя́ть изме́на!.. У́ксус, гу́бка -
И ненави́стное копье́!.. |
Владислав Ходасевич | Песня | Над рекою
Голубою
Я стою...
На холме я,
Сладко млея,
Запою.
Ветер дышит,
Чуть колышет
Лепестки,
Обвевает,
Налетает
От реки.
Песня льётся,
Донесётся
До людей...
Пусть вздыхают,
Пусть внимают
Тихо ей. | Над реко́ю
Голубо́ю
Я́ стою́...
На холме́ я,
Сла́дко мле́я,
Запою́.
Ве́тер ды́шит,
Чу́ть колы́шет
Лепестки́,
Обвева́ет,
Налета́ет
От реки́.
Пе́сня льё́тся,
Донесё́тся
До люде́й...
Пу́сть вздыха́ют,
Пу́сть внима́ют
Ти́хо е́й. |
Владислав Ходасевич | Deo Ignoto | О творец, ослепшей жизни
Погрузивший нас во мглу,
В час рожденья и на тризне
Я пою тебе хвалу.
Неизведанный губитель
Вечно трепетных сердец,
Добрый пастырь, правый мститель,
Ты - убийца, ты - отец.
Если правда станет ложью,
Бог, тебя я восхвалю
И молитвы смутной дрожью
Жажду сердца утолю.
О, поставь слепую душу
На таинственный рубеж!
Я смиренья не нарушу,
Погуби - или утешь!
Был я робок и опаслив,
Но на радостной заре
Буду светёл, буду счастлив
Жертвой пасть на алтаре! | О́ творе́ц, осле́пшей жи́зни
Погрузи́вший на́с во мглу́,
В ча́с рожде́нья и на три́зне
Я́ пою́ тебе́ хвалу́.
Нѐизве́данный губи́тель
Ве́чно тре́петных серде́ц,
До́брый па́стырь, пра́вый мсти́тель,
Ты́ - уби́йца, ты́ - оте́ц.
Е́сли пра́вда ста́нет ло́жью,
Бо́г, тебя́ я восхвалю́
И моли́твы сму́тной дро́жью
Жа́жду се́рдца утолю́.
О́, поста́вь слепу́ю ду́шу
На таи́нственный рубе́ж!
Я́ смире́нья не нару́шу,
Погуби́ - или уте́шь!
Бы́л я ро́бок и опа́слив,
Но на ра́достной заре́
Бу́ду светёл, бу́ду сча́стлив
Же́ртвой па́сть на алтаре́! |
Владислав Ходасевич | * * * | Ухожу. На сердце - холод млеющий,
Высохла последняя слеза.
Дверь закрылась. Злобен ветер веющий,
Смотрит ночь беззвёздная в глаза.
Ухожу. Пойду немыми странами.
Знаю: на пути - не обернусь.
Жизнь зовёт последними обманами...
Больше нет соблазнов: не вернусь. | Ухожу́. На се́рдце - хо́лод мле́ющий,
Вы́сохла после́дняя слеза́.
Две́рь закры́лась. Зло́бен ве́тер ве́ющий,
Смо́трит но́чь беззвё́здная в глаза́.
Ухожу́. Пойду́ немы́ми стра́нами.
Зна́ю: на пути́ - не оберну́сь.
Жи́знь зовё́т после́дними обма́нами...
Бо́льше не́т собла́знов: не верну́сь. |
Владислав Ходасевич | Жизнь — полководец | Тяжки шаги моих солдат.
Мерно идёт за рядом ряд.
Едкая пыль... "Вперёд! Вперёд!"
Каждый из вас убьёт, умрёт.
Гром барабанов. Стук костей.
Жизнь неустанна... "Марш, смелей!"
Пройдены версты. Смерть не ждёт.
Призрак возник... "Вперёд, вперёд!"
Верны шаги слепых солдат.
К смерти идёт за рядом ряд. | Тя́жки шаги́ моих солда́т.
Ме́рно идё́т за рядом ря́д.
Е́дкая пы́ль... "Вперёд! Вперё́д!"
Ка́ждый из ва́с убьёт, умрё́т.
Гром бараба́нов. Сту́к косте́й.
Жизнь неуста́нна... "Ма́рш, смеле́й!"
Про́йдены ве́рсты. Смерть не ждё́т.
При́зрак возни́к... "Вперёд, вперё́д!"
Верны́ шаги́ слепы́х солда́т.
К смерти идё́т за ря́дом ря́д. |
Владислав Ходасевич | Горгона | Внимая дикий рёв погони,
И я бежал в пустыню, вдаль,
Взглянуть в глаза моей Горгоне,
Бежал скрестить со сталью сталь.
И в час, когда меня с врагиней
Сомкнуло бранное кольцо, -
Я вдруг увидел над пустыней
Её стеклянное лицо.
Когда, гремя, с небес сводили
Огонь мечи и шла гроза -
Меня топтали в вихрях пыли
Смерчам подобные глаза.
Сожжённый молнией и страхом,
Я встал, слепец полуседой,
Но кто хоть раз был смешан с прахом,
Не сложит песни золотой. | Внима́я ди́кий рё́в пого́ни,
И я́ бежа́л в пусты́ню, вда́ль,
Взгляну́ть в глаза́ мое́й Горго́не,
Бежа́л скрести́ть со ста́лью ста́ль.
И в ча́с, когда́ меня́ с враги́ней
Сомкну́ло бра́нное кольцо́, -
Я вдру́г уви́дел над пусты́ней
Её́ стекля́нное лицо́.
Когда́, гремя́, с небе́с своди́ли
Ого́нь мечи́ и шла́ гроза́ -
Меня́ топта́ли в ви́хрях пы́ли
Смерчам подо́бные глаза́.
Сожжё́нный мо́лнией и стра́хом,
Я вста́л, слепе́ц полуседо́й,
Но кто́ хоть ра́з был сме́шан с пра́хом,
Не сло́жит пе́сни золото́й. |
Владислав Ходасевич | * * * | Только вечером нежное
Мне понятно и близко...
Говорит Неизбежное
В блеске Лунного Диска.
В ленте, медленно тающей,
Озарённых туманов
Словно блеск замирающий
Голубых океанов...
Только вечером нежное
Сердцу тяжкому близко...
Как всегда Неизбежное -
Тайне Лунного Диска... | Только ве́чером не́жное
Мне поня́тно и бли́зко...
Говори́т Неизбе́жное
В блеске Лу́нного Ди́ска.
В ленте, ме́дленно та́ющей,
Озарё́нных тума́нов
Словно бле́ск замира́ющий
Голубы́х океа́нов...
Только ве́чером не́жное
Сердцу тя́жкому бли́зко...
Как всегда́ Неизбе́жное -
Тайне Лу́нного Ди́ска... |
Владислав Ходасевич | Грифу | Привет тебе из тихой дали,
Где ветер гнёт верхи дерёв,
Где голубые тени пали
На золотую гладь снегов.
Привет тебе, мой брат далёкий,
Борящийся средь тяжких стен!
Я с Тишиной голубоокой
Замкнулся в добровольный плен.
Как хорошо, где солнце светит
И острый луч слепит глаза!..
Вам пушек рёв на зов ответит,
А мне - лесные голоса.
Будь счастлив там, где все не правы,
Где кровью вскормлены мечты
И жертва дьявольской забавы -
Герои, дети и шуты... | Приве́т тебе́ из ти́хой да́ли,
Где ве́тер гнё́т верхи́ дерё́в,
Где голубы́е те́ни па́ли
На золоту́ю гла́дь снего́в.
Приве́т тебе́, мой бра́т далё́кий,
Боря́щийся средь тя́жких сте́н!
Я с Тишино́й голубоо́кой
Замкну́лся в до̀брово́льный пле́н.
Как хорошо́, где со́лнце све́тит
И о́стрый лу́ч слепи́т глаза́!..
Вам пу́шек рё́в на зо́в отве́тит,
А мне́ - лесны́е голоса́.
Будь сча́стлив та́м, где все́ не пра́вы,
Где кро́вью вско́рмлены мечты́
И же́ртва дья́вольской заба́вы -
Геро́и, де́ти и шуты́... |
Владислав Ходасевич | * * * | Вечер холодно-весенний
Застыл в безнадёжном покое
Вспыхнули тоньше, мгновенней
Колючки рассыпанной хвои.
Насыпи, рельсы и шпалы,
Извивы железной дороги...
Я, просветлённый, усталый,
Не думаю больше о Боге.
На мост всхожу, улыбаясь,
Мечтаю о милом, о старом...
Поезд, гремя и качаясь,
Обдаст меня ветром и паром. | Ве́чер холо́дно - весе́нний
Засты́л в безнадё́жном поко́е
Вспы́хнули то́ньше, мгнове́нней
Колю́чки рассы́панной хво́и.
На́сыпи, ре́льсы и шпа́лы,
Изви́вы желе́зной доро́ги...
Я́, просветлё́нный, уста́лый,
Не ду́маю бо́льше о Бо́ге.
На мост всхожу́, улыба́ясь,
Мечта́ю о ми́лом, о ста́ром...
По́езд, гремя́ и кача́ясь,
Обда́ст меня ве́тром и па́ром. |
Владислав Ходасевич | Забытый | В кольце безумствующих гадин
Стою - потерянный и голый.
Навеки сердца клад украден.
Я слышу хохот их весёлый.
Закрыл лицо в жестокой муке -
И нет молитв, и нет заклятий.
На обессиленные руки
Кладут позорные печати.
Глумясь над знаком избавленья,
Мне в рот суют вина и хлеба, -
И вижу отблеск наважденья
В огнях разорванного неба. | В кольце́ безу́мствующих га́дин
Стою́ - поте́рянный и го́лый.
Наве́ки се́рдца кла́д укра́ден.
Я слы́шу хо́хот и́х весё́лый.
Закры́л лицо́ в жесто́кой му́ке -
И не́т моли́тв, и не́т закля́тий.
На обесси́ленные ру́ки
Кладу́т позо́рные печа́ти.
Глумя́сь над зна́ком избавле́нья,
Мне в ро́т сую́т вина́ и хле́ба, -
И ви́жу о́тблеск наважде́нья
В огня́х разо́рванного не́ба. |
Владислав Ходасевич | * * * | Мы мерзостью постыдно-рьяной
Так сладостно оскорблены,
И сердце ищет мути пьяной
Для беспощадной глубины.
Но горе нам! Когда из бездны
На нас потоком хлынет кровь,
Когда предстанет Лик Железный -
Кто примет смертную любовь?
Кто, смелый, первый прямо взглянет
Желанной Гостье в острый взор,
Кто, содрогнувшись, не отпрянет,
Меняя муку на позор?
Никто. И мы опять закружим
По затемняющим кругам,
Отдавши тело зноям, стужам,
Губам, объятьям и костям... | Мы ме́рзостью посты́дно - рья́ной
Так сла́достно оскорблены́,
И се́рдце и́щет му́ти пья́ной
Для беспоща́дной глубины́.
Но го́ре на́м! Когда́ из бе́здны
На на́с пото́ком хлы́нет кро́вь,
Когда́ предста́нет Ли́к Желе́зный -
Кто при́мет сме́ртную любо́вь?
Кто, сме́лый, пе́рвый пря́мо взгля́нет
Жела́нной Го́стье в о́стрый взо́р,
Кто, содрогну́вшись, не отпря́нет,
Меня́я му́ку на позо́р?
Никто́. И мы́ опя́ть закру́жим
По затемня́ющим круга́м,
Отда́вши те́ло зно́ям, сту́жам,
Губа́м, объя́тьям и костя́м... |
Владислав Ходасевич | Ночью | На щеках - румянец воспалённый.
На челе твоём - холодный пот.
Совершает медленный обход
Смерть - твой повелитель непреклонный.
Но придёт - и бледными губами
Не успеешь мне шепнуть: прости!..
Всё равно. Нам больше не идти
Утренними, влажными лугами.
Всё равно. Теперь ты мне чужая,
Ждёт тебя разрытая земля...
"Он один", - деревья шевеля,
Стонет ветер... Стонет, убегая. | На щека́х - румя́нец воспалё́нный.
На челе́ твоё́м - холо́дный по́т.
Соверша́ет ме́дленный обхо́д
Сме́рть - твой повели́тель нѐпрекло́нный.
Но придё́т - и бле́дными губа́ми
Не успе́ешь мне́ шепну́ть: прости́!..
Всё́ равно́. Нам бо́льше не идти́
У́тренними, вла́жными луга́ми.
Всё́ равно́. Тепе́рь ты мне́ чужа́я,
Ждё́т тебя́ разры́тая земля́...
"О́н оди́н", - дере́вья шевеля́,
Сто́нет ве́тер... Сто́нет, убега́я. |
Владислав Ходасевич | Вечером синим | Вечерних окон свет жемчужный
Застыл, недвижный, на полу,
Отбросил к лицам блеск ненужный
И в сердце заострил иглу.
Мы ограждались тяжким рядом,
Людей и стен - и вновь, и вновь
Каким неотвратимым взглядом,
Язвящим жалом, тонким ядом
Впилась усталая любовь!
Слова, и клятвы, и объятья
Какой замкнули тесный круг,
И ненавидящем пожатье
Как больно, больно - пальцем рук!
Но нет, молчанья не нарушим,
Чтоб клясть судьбу твою, мою,
Лишь молча, зубы стиснув, душим
Опять подкравшуюся к душам
Любовь - вечернюю змею. | Вече́рних о́кон све́т жемчу́жный
Засты́л, недви́жный, на полу́,
Отбро́сил к ли́цам бле́ск нену́жный
И в се́рдце заостри́л иглу́.
Мы огражда́лись тя́жким ря́дом,
Люде́й и сте́н - и вно́вь, и вно́вь
Каки́м неотврати́мым взгля́дом,
Язвя́щим жа́лом, то́нким я́дом
Впила́сь уста́лая любо́вь!
Слова́, и кля́твы, и объя́тья
Како́й замкну́ли те́сный кру́г,
И ненави́дящем пожа́тье
Как бо́льно, бо́льно - па́льцем ру́к!
Но не́т, молча́нья не нару́шим,
Чтоб кля́сть судьбу́ твою́, мою́,
Лишь мо́лча, зу́бы сти́снув, ду́шим
Опя́ть подкра́вшуюся к ду́шам
Любо́вь - вече́рнюю змею́. |
Владислав Ходасевич | * * * | О, горько жить, не ведая волнений,
На берегах медлительной реки!
Пустыня злая! Сон без сновидений!
Безвыходность печали и тоски!
И лишь порой мелькают мимо тени,
Согбенные проходят старики,
И девушки, смиренные, как лани,
И юноши с обломками мечей,
И матери, слабея от рыданий,
Вотще зовут покинутых детей -
И - падают, без сил, без восклицаний,
Среди густых прибрежных камышей. | О, го́рько жи́ть, не ве́дая волне́ний,
На берега́х медли́тельной реки́!
Пусты́ня зла́я! Со́н без сновиде́ний!
Безвы́ходность печа́ли и тоски́!
И ли́шь поро́й мелька́ют ми́мо те́ни,
Согбе́нные прохо́дят старики́,
И де́вушки, смире́нные, как ла́ни,
И ю́ноши с обло́мками мече́й,
И ма́тери, слабе́я от рыда́ний,
Вотще́ зову́т поки́нутых дете́й -
И - па́дают, без си́л, без восклица́ний,
Среди́ густы́х прибре́жных камыше́й. |
Владислав Ходасевич | Дома | От скуки скромно вывожу крючочки
По гладкой, белой, по пустой бумаге:
Круги, штрихи, потом черчу зигзаги,
Потом идут рифмованные строчки...
Пишу стихи. Они слегка унылы.
Едва кольнув, слова покорно меркнут,
И, может быть, уже навек отвергнут
Жестокий взгляд, когда-то сердцу милый?
А если снова, под густой вуалью,
Она придёт и в двери постучится,
Как сладко будет спящим притвориться
И мирных дней не уязвить печалью!
Она у двери постоит немного,
Нетерпеливо прозвенит браслетом,
Потом уйдёт. И что сказать об этом?
Продлятся дни, безбольно и нестрого!
Стихи, давно забытые, - исправлю,
Все дни часами равными размерю,
И никакой надежде не поверю,
И никакого бога не прославлю. | От ску́ки скро́мно вы́вожу крючо́чки
По гла́дкой, бе́лой, по пусто́й бума́ге:
Круги́, штрихи́, пото́м черчу зигза́ги,
Пото́м иду́т рифмо́ванные стро́чки...
Пишу́ стихи́. Они́ слегка́ уны́лы.
Едва́ кольну́в, слова́ поко́рно ме́ркнут,
И, мо́жет бы́ть, уже́ наве́к отве́ргнут
Жесто́кий взгля́д, когда́-то се́рдцу ми́лый?
А е́сли сно́ва, под густо́й вуа́лью,
Она́ придё́т и в две́ри постучи́тся,
Как сла́дко бу́дет спя́щим притвори́ться
И ми́рных дне́й не уязви́ть печа́лью!
Она́ у две́ри постои́т немно́го,
Нетерпели́во прозвени́т брасле́том,
Пото́м уйдё́т. И что́ сказа́ть об э́том?
Продля́тся дни́, безбо́льно и нестро́го!
Стихи́, давно́ забы́тые, - испра́влю,
Все дни́ часа́ми ра́вными разме́рю,
И никако́й наде́жде не пове́рю,
И никако́го бо́га не просла́влю. |
Владислав Ходасевич | Прощание | Итак, прощай. Холодный лёг туман.
Горит луна. Ты, как всегда, прекрасна.
В осенний вечер кто не Дон-Жуан? -
Шучу с тобой небрежно и опасно.
Итак, прощай. Ты хмуришься напрасно:
Волен шутить, в чьём сердце столько ран.
И в бурю весёл храбрый капитан.
И только трупы шутят неопасно.
Страстей и чувств нестрогий господин,
Я всё забыл. Прости: всё шуткой стало,
Мне только мил в кольце твоём рубин...
Горит туман отливами опала,
Стоит луна, как жёлтый георгин.
Прощай, прощай!.. Ты что-то мне сказала? | Ита́к, проща́й. Холо́дный лё́г тума́н.
Гори́т луна́. Ты, ка́к всегда́, прекра́сна.
В осе́нний ве́чер кто́ не До́н - Жуа́н? -
Шучу́ с тобо́й небре́жно и опа́сно.
Ита́к, проща́й. Ты хму́ришься напра́сно:
Волен шути́ть, в чьём се́рдце сто́лько ра́н.
И в бу́рю весёл хра́брый капита́н.
И то́лько тру́пы шу́тят неопа́сно.
Страсте́й и чу́вств нестро́гий господи́н,
Я всё́ забы́л. Прости́: всё шу́ткой ста́ло,
Мне то́лько ми́л в кольце́ твоё́м руби́н...
Гори́т тума́н отли́вами опа́ла,
Стои́т луна́, как жё́лтый георги́н.
Проща́й, проща́й!.. Ты что́-то мне́ сказа́ла? |
Владислав Ходасевич | Песня | "Опрозраченный месяц повис на ветвях,
Опустив потухающий взор.
Проступает заря в небесах,
Запевает свирель среди гор.
Опечаленный рыцарь летит на коне,
Огибает высокий утёс
И рыдает о грустной весне
Над букетом серебряных роз.
Под стремительный топот копыт
Он роняет из рук повода,
И летит, и летит, и летит,
И кому-то кричит: навсегда!
И туманится замок вдали,
И чуть слышно доспехи звенят...
О, прощальный, взывающий взгляд!
О, предутренний холод земли!"
Ты прослушала песню мою,
Но печалью себя не тревожь:
Не о рыцаре песню пою,
Рыцарь - только священная ложь,
Лишь молитва моя о любви, о судьбе,
Чтобы в сердце сошла благодать,
Оттого что нет слов рассказать о тебе,
Оттого что нет сил промолчать. | " Опрозра́ченный ме́сяц пови́с на ветвя́х,
Опусти́в потуха́ющий взо́р.
Проступа́ет заря́ в небеса́х,
Запева́ет свире́ль среди го́р.
Опеча́ленный ры́царь лети́т на коне́,
Огиба́ет высо́кий утё́с
И рыда́ет о гру́стной весне́
Над буке́том сере́бряных ро́з.
Под стреми́тельный то́пот копы́т
Он роня́ет из ру́к повода́,
И лети́т, и лети́т, и лети́т,
И кому́-то кричи́т: навсегда́!
И тума́нится за́мок вдали́,
И чуть слы́шно доспе́хи звеня́т...
О, проща́льный, взыва́ющий взгля́д!
О, преду́тренний хо́лод земли́! "
Ты прослу́шала пе́сню мою́,
Но печа́лью себя́ не трево́жь:
Не о ры́царе пе́сню пою́,
Рыцарь - то́лько свяще́нная ло́жь,
Лишь моли́тва моя́ о любви́, о судьбе́,
Чтобы в се́рдце сошла́ благода́ть,
Оттого́ что нет сло́в рассказа́ть о тебе́,
Оттого́ что нет си́л промолча́ть. |
Владислав Ходасевич | * * * | За окном гудит метелица,
Снег взметает на крыльцо.
Я играю - от бездельица -
В обручальное кольцо.
Старый кот, по стульям лазая,
Выгнул спину и молчит.
За стеной метель безглазая
Льдяным посохом стучит.
Ночи зимние! Кликуши вы,
В очи вам боюсь взглянуть...
Медвежонок, сын мой плюшевый,
Свесил голову на грудь. | За окно́м гуди́т мете́лица,
Сне́г взмета́ет на крыльцо́.
Я́ игра́ю - от безде́льица -
В обруча́льное кольцо́.
Ста́рый ко́т, по сту́льям ла́зая,
Вы́гнул спи́ну и молчи́т.
За стено́й мете́ль безгла́зая
Льдяным по́сохом стучи́т.
Но́чи зи́мние! Клику́ши вы́,
В о́чи ва́м бою́сь взгляну́ть...
Медвежо́нок, сы́н мой плю́шевый,
Све́сил го́лову на гру́дь. |
Владислав Ходасевич | В немецком городке | Весело чижик поёт
В маленькой ивовой клетке.
Снова весна настаёт,
Бойко судачат соседки:
"Нет, не уйдёшь от судьбы:
Всё дорожает картофель!.."
Вон - трубочист из трубы
Кажет курносый свой профиль...
К шляпе приделав султан,
В память былого, от скуки,
Учит старик Иоганн
Деток военной науке.
Плещется флаг голубой,
Кто-то свистит на кларнете...
Боже мой, Боже ты мой, -
Сколько веселья на свете! | Ве́село чи́жик поё́т
В ма́ленькой и́вовой кле́тке.
Сно́ва весна́ настаё́т,
Бо́йко суда́чат сосе́дки:
" Не́т, не уйдё́шь от судьбы́:
Всё́ дорожа́ет карто́фель!.. "
Во́н - трубочи́ст из трубы́
Ка́жет курно́сый свой про́филь...
К шля́пе приде́лав султа́н,
В па́мять было́го, от ску́ки,
У́чит стари́к Иога́нн
Де́ток вое́нной нау́ке.
Пле́щется фла́г голубо́й,
Кто́-то свисти́т на кларне́те...
Бо́же мой, Бо́же ты мо́й, -
Ско́лько весе́лья на све́те! |
Владислав Ходасевич | В немецком городке | Счастливая примета:
Направо лунный глаз.
О милая Нанета!
Приди послушать нас!
Сиренью томно вея,
Туманит нас весна.
О, выгляни скорее
Из узкого окна!
Пускай полоска света
На камни упадёт
И милая Нанета
По лесенке сойдёт.
Пусть каждому приколет
Желтофиоль на грудь
И каждому позволит
Вздохнуть о чем-нибудь. | Счастли́вая приме́та:
Напра́во лу́нный гла́з.
О ми́лая Нане́та!
Приди́ послу́шать на́с!
Сире́нью то́мно ве́я,
Тума́нит на́с весна́.
О, вы́гляни скоре́е
Из у́зкого окна́!
Пуска́й поло́ска све́та
На ка́мни упадё́т
И ми́лая Нане́та
По ле́сенке сойдё́т.
Пусть ка́ждому прико́лет
Желтофио́ль на гру́дь
И ка́ждому позво́лит
Вздохну́ть о че́м-нибу́дь. |
Владислав Ходасевич | * * * | Подпольной жизни созерцатель
И Божьей милостью поэт, -
Ещё помедлю в этом мире
На много долгих зим и лет.
Неуловимо, неприметно,
Таясь и уходя во тьму,
Все страхи, страсти и соблазны
На плечи слабые приму.
Стиху простому, рифме скудной
Я вверю тайный трепет тот,
Что подымает шёрстку мыши
И сердце маленькое жжёт. | Подпо́льной жи́зни созерца́тель
И Бо́жьей ми́лостью поэ́т, -
Ещё́ поме́длю в э́том ми́ре
На мно́го до́лгих зи́м и ле́т.
Неулови́мо, нѐприме́тно,
Тая́сь и уходя́ во тьму́,
Все стра́хи, стра́сти и собла́зны
На пле́чи сла́бые приму́.
Стиху́ просто́му, ри́фме ску́дной
Я вве́рю та́йный тре́пет то́т,
Что подыма́ет шё́рстку мы́ши
И се́рдце ма́ленькое жжё́т. |
Владислав Ходасевич | Из мышиных стихов | У людей война. Но к нам в подполье
Не дойдёт её кровавый шум.
В нашем круге - вечно богомолье,
В нашем мире - тихое раздолье
Благодатных и смиренных дум.
Я с последней мышью полевою
Вечно брат. Чужда для нас война, -
Но Господь да будет над тобою,
Снежная, суровая страна!
За Россию в день великой битвы
К небу возношу неслышный стих:
Может быть, мышиные молитвы
Господу любезнее других...
Франция! Среди твоей природы
Свищет меч, лозу твою губя.
Колыбель возлюбленной свободы!
Тот не мышь, кто не любил тебя!
День и ночь под звон машинной стали,
Бельгия, как мышь, трудилась ты, -
И тебя, подруга, растерзали
Швабские усатые коты...
Яростный и смертоносный газ,
А в подпольных, потаённых норах
Горький трепет, богомольный шорох
И свеча, зажжённая за вас. | У люде́й война́. Но к на́м в подпо́лье
Не дойдё́т её́ крова́вый шу́м.
В на́шем кру́ге - ве́чно бо̀гомо́лье,
В на́шем ми́ре - ти́хое раздо́лье
Благода́тных и смире́нных ду́м.
Я́ с после́дней мы́шью полево́ю
Ве́чно бра́т. Чужда́ для на́с война́, -
Но Госпо́дь да бу́дет над тобо́ю,
Сне́жная, суро́вая страна́!
За Росси́ю в де́нь вели́кой би́твы
К не́бу возношу́ неслы́шный сти́х:
Мо́жет бы́ть, мыши́ные моли́твы
Го́споду любе́знее други́х...
Фра́нция! Среди́ твое́й приро́ды
Сви́щет ме́ч, лозу́ твою́ губя́.
Колыбе́ль возлю́бленной свобо́ды!
То́т не мы́шь, кто не люби́л тебя́!
Де́нь и но́чь под зво́н маши́нной ста́ли,
Бе́льгия, как мы́шь, труди́лась ты́, -
И тебя́, подру́га, растерза́ли
Шва́бские уса́тые коты́...
Я́ростный и смѐртоно́сный га́з,
А в подпо́льных, потаё́нных но́рах
Го́рький тре́пет, бо̀гомо́льный шо́рох
И свеча́, зажжё́нная за ва́с. |
Владислав Ходасевич | * * * | На этих прочтённых страницах
Рассказано было
О феях, принцессах и птицах
Так нежно, так мило...
Но мы ведь не феи, Аглая?
К чему же нам сказки
Дочитывать нужно зевая
До самой развязки?
К чему нам огромные томы?
Ведь в книгах поэтов
Ни нашей любви не найдём мы,
Ни наших портретов?.. | На э́тих прочтё́нных страни́цах
Расска́зано бы́ло
О фе́ях, принце́ссах и пти́цах
Так не́жно, так ми́ло...
Но мы́ ведь не фе́и, Агла́я?
К чему́ же нам ска́зки
Дочи́тывать ну́жно зева́я
До са́мой развя́зки?
К чему́ нам огро́мные то́мы?
Ведь в кни́гах поэ́тов
Ни на́шей любви́ не найдё́м мы,
Ни на́ших портре́тов?.. |
Владислав Ходасевич | * * * | Сойдя в Харонову ладью,
Ты улыбнулась - и забыла,
Всё, что живому сердцу льстило,
Что волновало жизнь твою.
Ты, тёмный переплыв поток,
Ступила на берег бессонный,
А я, земной, отягощённый,
Твоих путей не превозмог.
Пребудем так, ещё храня
Слова истлевшего обета.
Я для тебя - отставший где-то,
Ты - горький призрак для меня. | Сойдя́ в Харо́нову ладью́,
Ты улыбну́лась - и забы́ла,
Всё, что́ живо́му се́рдцу льсти́ло,
Что волнова́ло жи́знь твою́.
Ты, тё́мный переплы́в пото́к,
Ступи́ла на́ берег бессо́нный,
А я́, земно́й, отягощё́нный,
Твои́х путе́й не превозмо́г.
Пребу́дем та́к, ещё́ храня́
Слова́ истле́вшего обе́та.
Я для тебя́ - отста́вший где́-то,
Ты - го́рький при́зрак для меня́. |
Владислав Ходасевич | Трилистник смыслов | Покорствующий всем желаньям
Таинственной владеет силой:
Цезура говорит молчаньем -
Пэон не прекословит милой...
Но ласк нетерпеливо просит
Подруга - и в сознанье власти
Он медленно главу возносит,
Растягивая звенья страсти. | Поко́рствующий все́м жела́ньям
Таи́нственной владе́ет си́лой:
Цезу́ра говори́т молча́ньем -
Пэо́н не прекосло́вит ми́лой...
Но ла́ск нетерпели́во про́сит
Подру́га - и в созна́нье вла́сти
Он ме́дленно главу́ возно́сит,
Растя́гивая зве́нья стра́сти. |
Владислав Ходасевич | Весной | В грохоте улицы, в яростном вопле вагонов,
В скрежете конских, отточенных остро подков,
Сердце закружено, словно челнок Арионов,
Сердце недвижно, как месяц среди облаков.
Возле стены попрошайка лепечет неясно,
Гулкие льдины по трубам срываются с крыш...
Как шаровидная молния, сердце опасно -
И осторожно, и зорко, и тихо, как мышь. | В гро́хоте у́лицы, в я́ростном во́пле ваго́нов,
В скре́жете ко́нских, отто́ченных о́стро подко́в,
Се́рдце закру́жено, сло́вно челно́к Арио́нов,
Се́рдце недви́жно, как ме́сяц среди́ облако́в.
Во́зле стены́ попроша́йка лепе́чет нея́сно,
Гу́лкие льди́ны по тру́бам срыва́ются с кры́ш...
Ка́к шарови́дная мо́лния, се́рдце опа́сно -
И осторо́жно, и зо́рко, и ти́хо, как мы́шь. |
Владислав Ходасевич | * * * | В каком светящемся тумане
Восходит солнце, погляди!
О, сколько светлых волхвований
Насильно ширится в груди!
Я знаю, сердце осторожно, -
Была трудна его стезя.
Но не пророчить невозможно
И не приманивать - нельзя. | В како́м светя́щемся тума́не
Восхо́дит со́лнце, погляди́!
О, ско́лько све́тлых волхвова́ний
Наси́льно ши́рится в груди́!
Я зна́ю, се́рдце осторо́жно, -
Была́ трудна́ его́ стезя́.
Но не проро́чить нѐвозмо́жно
И не прима́нивать - нельзя́. |
Владислав Ходасевич | * * * | Вокруг меня кольцо сжимается,
Неслышно подползает сон...
О, как печально улыбается,
Скрываясь в занавесях, он!
Как заунывно заливается
В трубе промёрзлой - ветра вой!
Вокруг меня кольцо сжимается,
Вокруг чела Тоска сплетается
Моей короной роковой. | Вокру́г меня́ кольцо́ сжима́ется,
Неслы́шно подполза́ет со́н...
О, ка́к печа́льно улыба́ется,
Скрыва́ясь в за́навесях, о́н!
Как зауны́вно залива́ется
В трубе́ промё́рзлой - ве́тра во́й!
Вокру́г меня́ кольцо́ сжима́ется,
Вокру́г чела́ Тоска́ сплета́ется
Мое́й коро́ной роково́й. |
Владислав Ходасевич | Passvium[1] | Листвой засыпаны ступени...
Луг потускневший гладко скошен...
Бескрайним ветром в бездну вброшен,
День отлетел, как лист осенний.
Итак, лишь нитью, тонким стеблем,
Он к жизни был легко прицеплен!
В моей душе огонь затеплен,
Неугасим и неколеблем. | Листво́й засы́паны ступе́ни...
Луг потускне́вший гла́дко ско́шен...
Бескра́йним ве́тром в бе́здну вбро́шен,
День отлете́л, как ли́ст осе́нний.
Ита́к, лишь ни́тью, то́нким сте́блем,
Он к жи́зни бы́л легко́ прице́плен!
В мое́й душе́ ого́нь зате́плен,
Неугаси́м и неколе́блем. |
Владислав Ходасевич | Себе | Не жди, не уповай, не верь:
Всё то же будет, что теперь.
Глаза усталые смежи,
В стихах, пожалуй, ворожи,
Но помни, что придёт пора
И шею брей для топора. | Не жди́, не упова́й, не ве́рь:
Всё то́ же бу́дет, что́ тепе́рь.
Глаза́ уста́лые смежи́,
В стиха́х, пожа́луй, ворожи́,
Но по́мни, что́ придё́т пора́
И ше́ю бре́й для топора́. |
Владислав Ходасевич | * * * | Пока душа в порыве юном,
Её безгрешно обнажи,
Бесстрашно вверь болтливым струнам
Её святые мятежи.
Будь нетерпим и ненавистен,
Провозглашая и трубя
Завоеванья новых истин, -
Они ведь новы для тебя.
Потом, когда в своём наитье
Разочаруешься слегка,
Воспой простое чаепитье,
Пыльцу на крыльях мотылька.
Твори уверенно и стройно,
Слова послушливые гни
И мир, обдуманный спокойно,
Благослови иль прокляни.
А под конец узнай, как чудно
Все вдруг по-новому понять,
Как упоительно и трудно,
Привыкши к слову, - замолчать. | Пока́ душа́ в поры́ве ю́ном,
Её́ безгре́шно обнажи́,
Бесстра́шно вве́рь болтли́вым стру́нам
Её́ святы́е мятежи́.
Будь нетерпи́м и ненави́стен,
Провозглаша́я и трубя́
Завоева́нья но́вых и́стин, -
Они́ ведь но́вы для тебя́.
Пото́м, когда́ в своё́м наи́тье
Разочару́ешься слегка́,
Воспо́й просто́е чаепи́тье,
Пыльцу́ на кры́льях мотылька́.
Твори́ уве́ренно и стро́йно,
Слова́ послу́шливые гни́
И ми́р, обду́манный споко́йно,
Благослови́ иль прокляни́.
А под коне́ц узна́й, как чу́дно
Все вдру́г по-но́вому поня́ть,
Как упои́тельно и тру́дно,
Привы́кши к сло́ву, - замолча́ть. |
Владислав Ходасевич | Соррентинские заметки | Там, над отвесною громадой,
Начав разбег на вышине,
Шуми, поток, играй и прядай.
Скача уступами ко мне.
Повисни в радугах искристых,
Ударься мощною струёй
И снова в недрах каменистых
Кипенье тайное сокрой.
Лети с неудержимой силой,
Чтобы корыстная рука
Струи полезной не схватила
В долблёный кузов черпака. | Там, над отве́сною грома́дой,
Нача́в разбе́г на вышине́,
Шуми́, пото́к, игра́й и пря́дай.
Скача́ усту́пами ко мне́.
Пови́сни в ра́дугах искри́стых,
Уда́рься мо́щною струё́й
И сно́ва в не́драх камени́стых
Кипе́нье та́йное сокро́й.
Лети́ с неудержи́мой си́лой,
Чтобы коры́стная рука́
Струи́ поле́зной не схвати́ла
В долблё́ный ку́зов черпака́. |
Владислав Ходасевич | Соррентинские заметки | Смотря на эти скалы, гроты,
Вскипанье волн, созвездий бег,
Забыть убогие заботы
Извечно жаждет человек.
Но диким ужасом вселенной
Хохочет козлоногий бог,
И, потрясённая, мгновенно
Душа замрёт. Не будь же строг,
Когда под кровлю ресторана,
Подавлена, угнетена,
От ею вызванного Пана
Бегом спасается она. | Смотря́ на э́ти ска́лы, гро́ты,
Вскипа́нье во́лн, созве́здий бе́г,
Забы́ть убо́гие забо́ты
Изве́чно жа́ждет челове́к.
Но ди́ким у́жасом вселе́нной
Хохо́чет ко̀злоно́гий бо́г,
И, потрясё́нная, мгнове́нно
Душа́ замрё́т. Не бу́дь же стро́г,
Когда́ под кро́влю рестора́на,
Пода́влена, угнетена́,
От е́ю вы́званного Па́на
Бего́м спаса́ется она́. |
Владислав Ходасевич | Соррентинские заметки | Сирокко, ветер невесёлый,
Всё вымел начисто во мне.
Теперь мне шёл бы череп голый
Да горб высокий на спине.
Он сразу многое бы придал
Нам с Афродитою, двоим,
Когда, обнявшись, я и идол,
Под апельсинами стоим. | Сиро́кко, ве́тер невесё́лый,
Всё вы́мел на́чисто во мне́.
Тепе́рь мне шё́л бы че́реп го́лый
Да го́рб высо́кий на спине́.
Он сра́зу мно́гое бы при́дал
Нам с Афроди́тою, двои́м,
Когда́, обня́вшись, я́ и и́дол,
Под апельси́нами стои́м. |
Владислав Ходасевич | Памятник | Во мне конец, во мне начало.
Мной совершенное так мало!
Но все ж я прочное звено:
Мне это счастие дано.
В России новой, но великой,
Поставят идол мой двуликий
На перекрёстке двух дорог,
Где время, ветер и песок... | Во мне́ коне́ц, во мне́ нача́ло.
Мной соверше́нное так ма́ло!
Но все́ ж я про́чное звено́:
Мне э́то сча́стие дано́.
В Росси́и но́вой, но вели́кой,
Поста́вят и́дол мо́й двули́кий
На перекрё́стке дву́х доро́г,
Где вре́мя, ве́тер и песо́к... |
Владислав Ходасевич | * * * | Нет, не шотландской королевой
Ты умирала для меня:
Иного, памятного дня,
Иного, близкого напева
Ты в сердце оживила след.
Он промелькнул, его уж нет.
Но за минутное господство
Над озарённою душой,
За умиление, за сходство -
Будь счастлива! Господь с тобой. | Нет, не шотла́ндской короле́вой
Ты умира́ла для меня́:
Ино́го, па́мятного дня́,
Ино́го, бли́зкого напе́ва
Ты в се́рдце оживи́ла сле́д.
Он промелькну́л, его́ уж не́т.
Но за мину́тное госпо́дство
Над озарё́нною душо́й,
За умиле́ние, за схо́дство -
Будь сча́стлива! Госпо́дь с тобо́й. |
Владислав Ходасевич | * * * | Когда истерпится земля
Влачить их мертвенные гимны,
Господь надвинет на меня
С пустого неба - облак дымный.
И мёртвый Ангел снизойдёт,
Об их тела свой меч иступит.
И на последний хоровод
Пятой громовою наступит.
Когда утихнет ураган
И пламя Господа потухнет,
Он сам, как древний истукан,
На их поля лавиной рухнет. | Когда́ исте́рпится земля́
Влачи́ть их ме́ртвенные ги́мны,
Госпо́дь надви́нет на меня́
С пусто́го не́ба - о́блак ды́мный.
И мё́ртвый А́нгел снизойдё́т,
Об и́х тела́ свой ме́ч исту́пит.
И на после́дний хо̀рово́д
Пято́й громо́вою насту́пит.
Когда́ ути́хнет урага́н
И пла́мя Го́спода поту́хнет,
Он са́м, как дре́вний истука́н,
На и́х поля́ лави́ной ру́хнет. |
Владислав Ходасевич | * * * | Зазвени, затруби, карусель,
Закружись по широкому кругу.
Хорошо в колеснице вдвоём
Пролетать, улыбаясь друг другу.
Обвевает сквозным холодком
Полосатая ткань балдахина.
Барабанная слышится трель,
Всё быстрее бежит карусель.
"Поцелуйте меня, синьорина".
И с улыбкой царевна в ответ:
"Не хочу, не люблю, не надейся..."
- "Не полюбишь меня?" - "Никогда"
Ну - кружись в карусели и смейся.
В колеснице на спинке звезда
Намалёвана красным и синим.
Мне не страшен, царевна, о нет,
Твой жестокий, весёлый ответ:
Всё равно мы друг друга не минем.
И звенит, и трубит карусель,
Закрутясь по заветному кругу.
Ну, не надо об этом. Забудь -
И опять улыбнёмся друг другу.
Неизменен вертящийся путь,
Колыхается ткань балдахина. | Зазвени́, затруби́, карусе́ль,
Закружи́сь по широ́кому кру́гу.
Хорошо́ в колесни́це вдвоё́м
Пролета́ть, улыба́ясь друг дру́гу.
Обвева́ет сквозны́м холодко́м
Полоса́тая тка́нь балдахи́на.
Бараба́нная слы́шится тре́ль,
Всё быстре́е бежи́т карусе́ль.
"Поцелу́йте меня́, синьори́на".
И с улы́бкой царе́вна в отве́т:
"Не хочу́, не люблю́, не наде́йся..."
- "Не полю́бишь меня́? " - " Никогда́"
Ну - кружи́сь в карусе́ли и сме́йся.
В колесни́це на спи́нке звезда́
Намалё́вана кра́сным и си́ним.
Мне не стра́шен, царе́вна, о не́т,
Твой жесто́кий, весё́лый отве́т:
Всё равно́ мы друг дру́га не ми́нем.
И звени́т, и труби́т карусе́ль,
Закрутя́сь по заве́тному кру́гу.
Ну, не на́до об э́том. Забу́дь -
И опя́ть улыбнё́мся друг дру́гу.
Неизме́нен вертя́щийся пу́ть,
Колыха́ется тка́нь балдахи́на. |
Владислав Ходасевич | Раскаяние | Я много лгал, запугивал детей
Порывами внезапного волненья...
Украденной личиной вдохновенья
Я обольщал любовниц и друзей.
Теперь - конец. Одно изнеможенье
Ещё дрожит в пустой душе моей.
Всему конец. Как рассечённый змей,
Бессильные растягиваю звенья.
Поверженный, струёй живого яда
Врагам в лицо неистово плюю.
Но я, я больше не пою,
Лишь в сердце тлеет гордая отрада,
Что, может быть, за голову мою
Тебе была обещана награда. | Я мно́го лга́л, запу́гивал дете́й
Поры́вами внеза́пного волне́нья...
Укра́денной личи́ной вдохнове́нья
Я обольща́л любо́вниц и друзе́й.
Тепе́рь - коне́ц. Одно́ изнеможе́нье
Ещё́ дрожи́т в пусто́й душе́ мое́й.
Всему́ коне́ц. Как рассечё́нный зме́й,
Бесси́льные растя́гиваю зве́нья.
Пове́рженный, струё́й живо́го я́да
Врага́м в лицо́ неи́стово плюю́.
Но я́, я бо́льше не пою́,
Лишь в се́рдце тле́ет го́рдая отра́да,
Что, мо́жет бы́ть, за го́лову мою́
Тебе́ была́ обе́щана награ́да. |
Владислав Ходасевич | За снегами | Наша ёлка зажжена.
Здравствуй, вечер благовонный!
Ты опять бела, бледна,
Ты бледней царевны сонной.
Снова сердцу суждена
Радость мертвенная боли.
Наша ёлка зажжена:
Светлый знак о смертной доле.
Ты стройна, светла, бледна,
Ты убьёшь рукой невинной...
Наша ёлка зажжена.
Здравствуй, вечер, тихий, длинный...
Хорошо в моей тиши!
Сладки снежные могилы!
Ёлкич, милый, попляши!
Ёлкич, милый, милый, милый. | На́ша ё́лка зажжена́.
Здра́вствуй, ве́чер бла̀гово́нный!
Ты́ опя́ть бела́, бледна́,
Ты́ бледне́й царе́вны со́нной.
Сно́ва се́рдцу суждена́
Ра́дость ме́ртвенная бо́ли.
На́ша ё́лка зажжена́:
Све́тлый зна́к о сме́ртной до́ле.
Ты́ стройна́, светла́, бледна́,
Ты́ убьё́шь руко́й неви́нной...
На́ша ё́лка зажжена́.
Здра́вствуй, ве́чер, ти́хий, дли́нный...
Хорошо́ в мое́й тиши́!
Сла́дки сне́жные моги́лы!
Ё́лкич, ми́лый, попляши́!
Ё́лкич, ми́лый, ми́лый, ми́лый. |
Владислав Ходасевич | Случайность | В душе холодной и лукавой
Не воскресить былых страстей,
[И лирный голос величавый
Уже давно не внятен ей.]
Но всё ж порой прихлынут слезы
К душе безумной и пустой.
И сердце заплетают розы,
Взращённые "её" рукой.
Не так ли, до земли склонённый
У чужеземных алтарей,
Твердит изгнанник умилённый
Молитвы родины своей?
Но всё ж порой во дни разлуки,
Как прежде, властвует мечта,
И я целую ваши руки, | В душе́ холо́дной и лука́вой
Не воскреси́ть былы́х страсте́й,
[ И ли́рный го́лос велича́вый
Уже́ давно́ не вня́тен е́й. ]
Но всё́ ж поро́й прихлы́нут сле́зы
К душе́ безу́мной и пусто́й.
И се́рдце заплета́ют ро́зы,
Взращё́нные "её́" руко́й.
Не та́к ли, до земли́ склонё́нный
У чу̀жезе́мных алтаре́й,
Тверди́т изгна́нник умилё́нный
Моли́твы ро́дины свое́й?
Но всё́ ж поро́й во дни́ разлу́ки,
Как пре́жде, вла́ствует мечта́,
И я́ целу́ю ва́ши ру́ки, |
Владислав Ходасевич | * * * | С грохотом летели мимо тихих станций
Поезда, наполненные толпами людей,
И мелькали смутно лица, ружья, ранцы,
Жестяные чайники, попоны лошадей. | С гро́хотом лете́ли ми́мо ти́хих ста́нций
Поезда́, напо́лненные то́лпами люде́й,
И мелька́ли сму́тно ли́ца, ру́жья, ра́нцы,
Жестяны́е ча́йники, попо́ны лошаде́й. |
Владислав Ходасевич | * * * | У чёрных скал, в порочном полусне,
Смотрела ты в морскую мглу, Темира.
Твоя любовь, как царская порфира,
В те вечера давила плечи мне.
Горячий воздух от песков Алжира
Струёй тягучей стлался по волне,
И были мы пресыщены вполне
Разнузданным великолепьем мира. | У чё́рных ска́л, в поро́чном по̀лусне́,
Смотре́ла ты́ в морску́ю мглу́, Теми́ра.
Твоя́ любо́вь, как ца́рская порфи́ра,
В те вечера́ дави́ла пле́чи мне́.
Горя́чий во́здух от песко́в Алжи́ра
Струё́й тягу́чей стла́лся по волне́,
И бы́ли мы́ пресы́щены вполне́
Разну́зданным великоле́пьем ми́ра. |
Владислав Ходасевич | Отчаянье | Мне нож подаёт и торопит:
"Возьми же - и грудь раздвои!"
А жадное сердце всё копит
Земные богатства свои.
Когда же глухое биенье
Порою задержит слегка -
Отчётливей слышу паденье
Червонца на дно сундука.
Вскочу ли я с ложа, усталый,
Ужасным разбуженный сном, -
Оно, надрываясь, в подвалы
Ссыпает мешок за мешком.
Когда же, прервав вереницу
Давно затянувшихся дней,
Впрягите в мою колесницу
Двенадцать отборных коней. | Мне но́ж подаё́т и торо́пит:
"Возьми́ же - и гру́дь раздвои́!"
А жа́дное се́рдце всё ко́пит
Земны́е бога́тства свои́.
Когда́ же глухо́е бие́нье
Поро́ю заде́ржит слегка́ -
Отчё́тливей слы́шу паде́нье
Черво́нца на дно́ сундука́.
Вскочу́ ли я с ло́жа, уста́лый,
Ужа́сным разбу́женный сно́м, -
Оно́, надрыва́ясь, в подва́лы
Ссыпа́ет мешо́к за мешко́м.
Когда́ же, прерва́в верени́цу
Давно́ затяну́вшихся дне́й,
Впряги́те в мою́ колесни́цу
Двена́дцать отбо́рных коне́й. |
Владислав Ходасевич | * * * | Время лёгкий бисер нижет:
Час за часом, день ко дню...
Не с тобой ли сын мой прижит?
Не тебя ли хороню?
Время жалоб не услышит!
Руки вскину к синеве, -
А уже рисунок вышит
На исколотой канве. | Вре́мя лё́гкий би́сер ни́жет:
Ча́с за ча́сом, де́нь ко дню́...
Не с тобо́й ли сы́н мой прижит?
Не тебя́ ли хороню́?
Вре́мя жа́лоб не услы́шит!
Ру́ки вски́ну к синеве́, -
А уже́ рису́нок вы́шит
На иско́лотой канве́. |
Владислав Ходасевич | * * * | Тащился по снегу тюремный фургон,
И тот, кто был крепко в него заключён,
Смотрел сквозь решётку на вольных людей,
На пар, клокотавший из конских ноздрей... | Тащи́лся по сне́гу тюре́мный фурго́н,
И то́т, кто был кре́пко в него́ заключё́н,
Смотре́л сквозь решё́тку на во́льных люде́й,
На па́р, клокота́вший из ко́нских ноздре́й... |
Владислав Ходасевич | * * * | Приготовившись к отъезду,
Хорошо пить чёрный кофе
С рюмкой скверного ликёра!
[Так огромен вид на море...
Толстый немец за буфетом,
А в саду большие пальмы.] | Пригото́вившись к отъе́зду,
Хорошо́ пить чё́рный ко́фе
С рю́мкой скве́рного ликё́ра!
[ Та́к огро́мен ви́д на мо́ре...
То́лстый не́мец за буфе́том,
А в саду́ больши́е па́льмы. ] |
Владислав Ходасевич | На грибном рынке | Бьётся ветер в моей пелеринке...
Нет, не скрыть нам, что мы влюблены:
Долго, долго стоим, склонены
Над мимозами в тесной корзинке.
Нет, не скрыть нам, что мы влюблены!
Это ясно из нашей заминки
Над мимозами в тесной корзинке -
Под фисташковым небом весны.
Это ясно из нашей заминки,
Из того, что надежды и сны
Под фисташковым небом весны
Расцвели, как сводные картинки...
Из того, что надежды и сны
На таком прозаическом рынке
Расцвели, как сводные картинки, -
Всем понятно, что мы влюблены! | Бьётся ве́тер в мое́й пелери́нке...
Нет, не скры́ть нам, что мы́ влюблены́:
Долго, до́лго стои́м, склонены́
Над мимо́зами в те́сной корзи́нке.
Нет, не скры́ть нам, что мы́ влюблены́!
Это я́сно из на́шей зами́нки
Над мимо́зами в те́сной корзи́нке -
Под фиста́шковым не́бом весны́.
Это я́сно из на́шей зами́нки,
Из того́, что наде́жды и сны́
Под фиста́шковым не́бом весны́
Расцвели́, как сводны́е карти́нки...
Из того́, что наде́жды и сны́
На тако́м прозаи́ческом ры́нке
Расцвели́, как сводны́е карти́нки, -
Всем поня́тно, что мы́ влюблены́! |
Владислав Ходасевич | * * * | Ты о любви мне смятенно лепечешь
Лепетом первой, девической страсти...
Что же ответить на эти
Тщетные детские клятвы?
Смене порывов своих уступая,
Ты и со мной перестала считаться:
То к поцелуям неволишь,
То припадаешь и плачешь.
Бедная девочка! Если б ты знала,
Что передумал я, глядя на эти
Слишком румяные губы,
Слишком солёные слезы -
Бедные, милые клеточки жизни!..
Что мне до них, если я... Но смолкаю:
Пусть не в испуге, а в гневе
Ты от меня отшатнёшься. | Ты́ о любви́ мне смяте́нно лепе́чешь
Ле́петом пе́рвой, деви́ческой стра́сти...
Что́ же отве́тить на э́ти
Тще́тные де́тские кля́твы?
Сме́не поры́вов свои́х уступа́я,
Ты́ и со мно́й переста́ла счита́ться:
То́ к поцелу́ям нево́лишь,
То́ припада́ешь и пла́чешь.
Бе́дная де́вочка! Е́сли б ты зна́ла,
Что́ переду́мал я, гля́дя на э́ти
Сли́шком румя́ные гу́бы,
Сли́шком солё́ные сле́зы -
Бе́дные, ми́лые кле́точки жи́зни!..
Что́ мне до ни́х, если я́... Но смолка́ю:
Пу́сть не в испу́ге, а в гне́ве
Ты́ от меня́ отшатнё́шься. |
Владислав Ходасевич | * * * | Хорошие стихи меня томят,
Плохие же так милы почему-то:
Они души не жалят, не язвят,
В них теплота домашнего уюта.
Вот - истинно приятный лимонад.
Для гениев всего одна минута
Есть у меня. Зато бездарность... - о,
Я вечер целый трачу на неё. | Хоро́шие стихи́ меня́ томя́т,
Плохи́е же так ми́лы почему́-то:
Они́ души́ не жа́лят, не язвя́т,
В них теплота́ дома́шнего ую́та.
Вот - и́стинно прия́тный лимона́д.
Для ге́ниев всего́ одна́ мину́та
Есть у меня́. Зато́ безда́рность... - о́,
Я ве́чер це́лый тра́чу на неё́. |
Владислав Ходасевич | * * * | Я гостей не зову и не жду -
Но высокие свечи зажёг
И в окошко смотрю на восток,
Поджидая большую звезду
Я высокие свечи зажёг,
На солому поставил еду,
И кутью, и питье на меду, -
И хмелею, и пью, одинок.
На солому поставив еду,
Коротаю я свой вечерок,
Отбывая положенный срок
В этом ясном и тихом аду. | Я госте́й не зову́ и не жду́ -
Но высо́кие све́чи зажё́г
И в око́шко смотрю́ на восто́к,
Поджида́я большу́ю звезду́
Я высо́кие све́чи зажё́г,
На соло́му поста́вил еду́,
И кутью́, и питье́ на меду́, -
И хмеле́ю, и пью́, одино́к.
На соло́му поста́вив еду́,
Корота́ю я сво́й вечеро́к,
Отбыва́я поло́женный сро́к
В этом я́сном и ти́хом аду́. |
Владислав Ходасевич | Голубок | Дверцу клетки ты раскрыла.
Белый голубок
Улетел, в лицо мне бросив
Быстрый ветерок...
Полно! Разве только этот
Скудный дан мне срок?
Разве, друг мой, ты не вспомнишь
Эти восемь строк? | Две́рцу кле́тки ты́ раскры́ла.
Бе́лый голубо́к
Улете́л, в лицо́ мне бро́сив
Бы́стрый ветеро́к...
По́лно! Ра́зве то́лько э́тот
Ску́дный да́н мне сро́к?
Ра́зве, дру́г мой, ты́ не вспо́мнишь
Э́ти во́семь стро́к? |
Владислав Ходасевич | * * * | Судьёй меня Господь не ставил,
И не сужу я никого.
Но сердце мне Он переплавил
В горниле гнева своего. | Судьё́й меня́ Госпо́дь не ста́вил,
И не сужу́ я никого́.
Но се́рдце мне́ Он перепла́вил
В горни́ле гне́ва своего́. |
Владислав Ходасевич | * * * | Жестокий век! Палач и вор
Достигли славы легендарной.
А там, на площади базарной,
Среди бесчувственных сердец
Кликушей кликает певец.
Дитя со злобой теребит
Сосцы кормилицы голодной.
Мертвец десятый день смердит,
Пока его к червям на суд
Под грязной тряпкой не снесут. | Жесто́кий ве́к! Пала́ч и во́р
Дости́гли сла́вы легенда́рной.
А та́м, на пло́щади база́рной,
Среди́ бесчу́вственных серде́ц
Клику́шей кли́кает певе́ц.
Дитя́ со зло́бой тереби́т
Сосцы́ корми́лицы голо́дной.
Мертве́ц деся́тый де́нь смерди́т,
Пока́ его́ к червя́м на су́д
Под гря́зной тря́пкой не снесу́т. |
Владислав Ходасевич | * * * | Душа поёт, поёт, поёт,
В душе такой расцвет,
Какому, верно, в этот год
И оправданья нет.
В церквах - гроба, по всей стране
И мор, и меч, и глад, -
Но словно солнце есть во мне:
Так я чему-то рад.
Должно быть, это мой позор,
Но что же, если вот -
Душа, всему наперекор,
Поёт, поёт, поёт? | Душа́ поё́т, поё́т, поё́т,
В душе́ тако́й расцве́т,
Како́му, ве́рно, в э́тот го́д
И оправда́нья не́т.
В церква́х - гроба́, по все́й стране́
И мо́р, и ме́ч, и гла́д, -
Но сло́вно со́лнце е́сть во мне́:
Так я́ чему́-то ра́д.
Должно́ быть, э́то мо́й позо́р,
Но что́ же, е́сли во́т -
Душа́, всему́ напереко́р,
Поё́т, поё́т, поё́т? |
Владислав Ходасевич | * * * | Надо мной в лазури ясной
Светит звёздочка одна -
Справа запад, темно-красный,
Слева близкая луна.
Той звезде - удел поэтов:
Слишком рано заблистать -
И меж двух враждебных светов
Замирать, сиять, мерцать! | На́до мно́й в лазу́ри я́сной
Све́тит звё́здочка одна́ -
Спра́ва за́пад, те́мно-кра́сный,
Сле́ва бли́зкая луна́.
То́й звезде́ - уде́л поэ́тов:
Сли́шком ра́но заблиста́ть -
И меж дву́х вражде́бных све́тов
Замира́ть, сия́ть, мерца́ть! |
Владислав Ходасевич | Ущерб | Какое тонкое терзанье -
Прозрачный воздух и весна,
Её цветочная волна,
Её тлетворное дыханье!
Как замирает голос дальний,
Как узок этот лунный серп,
Как внятно говорит ущерб,
Что нет поры многострадальней!
И даже не блеснёт гроза
Над этим напряжённым раем, -
И, обессилев, мы смежаем
Вдруг потускневшие глаза.
И всё бледнее губы наши,
И смерть переполняет мир,
Как расплеснувшийся эфир
Из голубой небесной чаши. | Како́е то́нкое терза́нье -
Прозра́чный во́здух и весна́,
Её́ цвето́чная волна́,
Её́ тлетво́рное дыха́нье!
Как замира́ет го́лос да́льний,
Как у́зок э́тот лу́нный се́рп,
Как вня́тно говори́т уще́рб,
Что не́т поры́ многострада́льней!
И да́же не блеснё́т гроза́
Над э́тим напряжё́нным ра́ем, -
И, обесси́лев, мы́ смежа́ем
Вдруг потускне́вшие глаза́.
И всё́ бледне́е гу́бы на́ши,
И сме́рть переполня́ет ми́р,
Как расплесну́вшийся эфи́р
Из голубо́й небе́сной ча́ши. |
Владислав Ходасевич | 27 мая 1836 | Оставил дрожки у заставы,
Побрёл пешком.
Ну вот, смотри теперь: дубравы
Стоят кругом.
Недавно ведь мечтал: туда бы,
В свои поля!
Теперь несносны рощи, бабы
И вся земля.
Уж и возвышенным, и низким
По горло сыт,
И только к теням застигийским
Душа летит.
Уж и мечта, и жизнь - обуза
Не по плечам.
Умолкни, Парка! Полно, Муза!
Довольно вам! | Оста́вил дро́жки у заста́вы,
Побрё́л пешко́м.
Ну во́т, смотри́ тепе́рь: дубра́вы
Стоя́т круго́м.
Неда́вно ве́дь мечта́л: туда́ бы,
В свои́ поля́!
Тепе́рь несно́сны ро́щи, ба́бы
И вся́ земля́.
Уж и возвы́шенным, и ни́зким
По го́рло сы́т,
И то́лько к те́ням застиги́йским
Душа́ лети́т.
Уж и мечта́, и жи́знь - обу́за
Не по плеча́м.
Умо́лкни, Па́рка! По́лно, Му́за!
Дово́льно ва́м! |
Владислав Ходасевич | * * * | Как совладать с судьбою-дурой?
Заладила своё - хоть плачь.
Сосредоточенный и хмурый,
Смычком орудует скрипач.
А скрипочка поёт и свищет
Своим приятным голоском.
И сам Господь с неё не взыщет
Ей всё на свете нипочём. | Как совлада́ть с судьбо́ю - ду́рой?
Зала́дила своё́ - хоть пла́чь.
Сосредото́ченный и хму́рый,
Смычко́м ору́дует скрипа́ч.
А скри́почка поё́т и сви́щет
Свои́м прия́тным голоско́м.
И са́м Госпо́дь с неё́ не взы́щет
Ей всё́ на све́те нипочё́м. |
Владислав Ходасевич | * * * | Кто счастлив честною женой,
К блуднице в дверь не постучится.
Кто прав последней правотой,
За справедливостью пустой
Тому невместно волочиться. | Кто сча́стлив че́стною жено́й,
К блудни́це в две́рь не постучи́тся.
Кто пра́в после́дней правото́й,
За справедли́востью пусто́й
Тому́ невме́стно волочи́ться. |
Subsets and Splits